Урок
Шрифт:
В зале стояла нехорошая тишина. Но учительница на трибуне первой попыталась разрядить напряжение:
— Мы потом читали в этом лесу, у костров, «Мать» Горького, «Разгром» Фадеева, «Как закалялась сталь» Островского. Мы устроили конкурс на лучшее исполнение стихов Маяковского о революции…
После дискуссии я подошел к учительнице, чтобы узнать, почему она уверена, что это чтение у костра и этот поспешно устроенный конкурс — самая действенная мера в борьбе с жестокостью. «Я полагаю, — ответила она несколько запальчиво, — что подобные мероприятия воспитывают молодежь идейно, а тем самым и нравственно. Человек, идейно воспитанный, безнравственным быть не может». — «Мне кажется, — возразил я, — что истина у вас поставлена на голову: суть в том, что человек
Это были хорошие темы. О самом радостном дне. О самом хорошем человеке. О самом любимом писателе. О самом веселом… О самом… Это были хорошие темы о жизни… без страданий! Но ведь подобного чисто райского обитания не существует сегодня даже в литературе, не говоря уже о реальной жизни, где люди не только радуются, любят, наслаждаются работой, вносят в мир новизну, но и страдают от чувства вины, раскаяния, неразделенной любви, тоскуют, болеют, умирают…
Само собой разумеется, что надо все время открывать детям радостное и хорошее в жизни, чтобы они, став большими, это утверждали с новой силой и новой верой в торжество добра. Но надо и учить их с малых лет сохранять мужество и человечность в ситуациях безрадостных.
Надо учить их мужеству жить. А воспитание в духе бездумного оптимизма людей мужественными не делает. И не делает их человечными.
Эта статья, как и судебный очерк «Урок», рождена острой тревогой за «опасный» — особенно в сегодняшнем все усложняющемся мире — возраст (четырнадцать-семнадцать!), когда личность ищет, формируется, решает — или не решает — для себя на всю жизнь вопросы добра и зла; когда определяется ее миропонимание; когда складываются — или не складываются — ее нравственные основы. Оправданно и отрадно, что наше общество сосредоточивает все больше усилий на воспитании человека в этом возрасте, что само понятие «подросток» наполняется новым, общественно значимым содержанием, ибо борьба идет не за одно лишь сегодняшнее, но и за завтрашнее поведение юного человека, за всю его дальнейшую судьбу, за то, чтобы человеком он оставался в любых обстоятельствах, в любых, самых непредвиденных ситуациях, будь то неожиданная семейная драма или смерч в горах…
Помню, редакция получила письмо из одного села: десятиклассник местной школы покончил с собой, оставив письмо, обращенное к девушке, которую безответно любил. Это событие потрясло его товарищей. Что же услышали они от учителя, который первым сообщил им горестное известие? «Тот ученик, у кого есть капля рассудка, не посмеет даже в мыслях посочувствовать ему и не перешагнет порога его дома». И это в ту минуту, когда ребята особенно нуждались в понимании, в добром наставнике, который раскрыл бы им все острые грани этой трагической ситуации: и ценность жизни, и смысл любви.
Нельзя победить страданий, делая вид, что их нет. И нельзя победить жестокость, не собрав воедино для борьбы с нею все ценности человеческого духа.
Почему в школе, в семье мы редко беседуем с детьми о чувстве вины и раскаяния? Об этих могущественных силах духовной жизни человека? Почему не часто открываем нетленную красоту милосердия? Почему не толкуем о порочных помыслах, живущих порой в сокровенности души? Боимся, что ЭВМ поймает нас на совпадениях с религиозными текстами? Но ведь об этом же —
Разумеется, речь идет не о механической пересадке тех или иных добродетелей из старой нравственности в новую, а о творческом освоении всех этических богатств человечества. (Кстати, в реальной истории церковь никогда не обладала монополией на эти ценности. Нередко в минувшие века самыми добрыми, деятельно добрыми оказывались атеисты — это общеизвестная истина.)
Мне посчастливилось в жизни повстречать немало хороших людей — моих современников и соотечественников. И конечно же человечность их отличается от человечности минувших эпох — в нее вошло то новое, чем замечательны наше общество, наш век (назову хотя бы чувство живой сопричастности ко всему, что совершается в мире, сообщающее особую масштабность самым интимным переживаниям личности), — но в эту человечность вошло и все лучшее, что нажила до нас человеческая душа, вошло, обогащенное новой мерой ее ответственности и новыми социально-нравственными мотивами. Колоссальны — порой нами самими не осознаваемые в лавине дел — силы добра, живущие в нашем обществе.
Коммунистическая нравственность — это и гражданственность, и человечность, воля к борьбе и способность к состраданию, верность идеалам и нравственные искания.
Они важны и для взрослых, и для детей, ибо в настоящих людей вырастают дети лишь в атмосфере гуманизма, духовного и нравственного богатства.
Совесть
Иногда в жизни разыгрываются трагедии с сюжетом, настолько математически выверенным, что кажется: он сочинен для поучительного разбора на уроке этики или во время дискуссии на моральную тему.
Для уроков и дискуссий порой действительно сочиняются, точнее формулируются нравственные задачи-головоломки.
Например: вы идете по берегу реки и видите — тонет человек. Плавать вы не умеете и поэтому, кинувшись в воду, не только не поможете тому, кто в ней беспомощно барахтается, но, быть может, даже ухудшите его положение. Должны ли вы голову очертя, без малейшей надежды помочь тонущему, бултыхнутся?
Помню, на диспуте, где рассматривалась эта каверзная ситуация, высказывались разные соображения. А меня не покидало чувство какой-то душевной неловкости: казалось, кто-то действительно тонет за стенами университетской аудитории и молит отчаянно о помощи, а мы тут, в уюте и покое, увлеченно и безмятежно решаем: стоит или не стоит ему помогать?
И все же я услышал ответ, который вознаградил меня отчасти за душевный дискомфорт, — человек на берегу должен бултыхнуться в воду, даже если он ничем решительно не может помочь, иначе он погибнет нравственно. Кинувшись, он сохраняет какой-то фантастический шанс выплыть одному и даже вдвоем; оставшись в бездействии, он перестает быть человеком — он морально умирает. Конечно, это суждение максималиста, но в нем зерно истины.
Темой дискуссии мог бы стать и сюжет этой истории.
В ней есть некая лабораторная чистота, делающая его почти неправдоподобным, есть в нем нечто от хрестоматийно-арифметических задач.
Но было это в самой жизни, я даже имен не изменил. По шоссе, влажному от недавно выпавшего дождя, движутся навстречу друг другу две легковые машины — «Жигули» и «Москвич», в «Жигулях» сидит семья Ивановых — отец, мать и взрослая дочь; в «Москвиче» семья Петровых, тоже трое — отец, мать и взрослая дочь. По вине «Жигулей» создается аварийная ситуация, машины сталкиваются, все трое Ивановых погибают, известный урон нанесен и семье Петровых, которая была в «Москвиче»: разбита машина, сидящие в ней травмированы не только морально, но и физически.