Уроки для двоих
Шрифт:
— Ничего это не значит. Алёна, кто из нас учитель русского языка, в конце концов? — Он пытался меня растормошить этой шуткой, и, как ни странно, помогало. — Тебе ли не знать, как легко ошибиться, понять что-то не так? Наташа не говорила, что её нельзя вылечить, это ты домыслила.
— Нет, она…
— Алён, — Лев взял меня за руку, и мне сразу перехотелось спорить, — она не говорила такого. Сказала только про Германию. Возможно, её родители хотят попасть туда сразу, минуя наше здравоохранение. Я знаком с отцом девочки, он нашим врачам вообще не доверяет.
— Да, — ответила
— Правильный подход.
Лев неожиданно остановился и, вопросительно заглядывая мне в глаза, поднял мою руку и поцеловал запястье. Сердце сразу подскочило куда-то в горло и забилось там, отдаваясь звоном в ушах.
Он не спросил «зайдёшь ко мне?», но взгляд подразумевал именно это. Горячий, требовательный, манящий… И губы, тёплые и сухие, скользили по коже, грея её и ловя в свой плен моё сердцебиение.
— Лёва… — Я с трудом выдохнула его имя, пытаясь перевести всё в шутку. — Ты, между прочим, говорил, что не будешь уговаривать.
— Я разве уговариваю? — Он иронично улыбнулся, раскрыл губы и коснулся моего запястья языком, будто пробуя на вкус. — Я вообще молчу.
— Да-да, — фыркнула я и всё-таки отняла руку. — Чтобы уговаривать, не обязательно говорить. Это я тебе как учитель русского языка могу утверждать.
Лев рассмеялся, но промолчал.
Дома я, повозившись с близнецами и поужинав, села в своей комнате, открыла книгу, но читать так и не смогла. Всё сидела и думала, и не о Наташе Ивановой — хотя следовало бы, наверное, о ней, — а о том, что я сегодня вдруг осознала про свои воспоминания об Антоне.
Неужели он уходит из моей памяти? Я сидела и перебирала всё, что было связано с ним, разбирая по крупицам нашу дружбу, любовь и совместную жизнь. Воспоминаний было огромное количество — ярких и светлых, как солнце, грустных и пронзительных, как порез от бумаги на пальце — в общем, разных. И раньше мне казалось, что я помню всё… Но сегодня выяснилось: уже нет. Я действительно не могла вспомнить, какой была кожа Антона, когда я ласково трогала её языком, как Лев сегодня трогал мою. Соседа я помнила отлично, а мужа…
Наверное, это нормально — всё же прошло десять лет. Даже почти одиннадцать, близнецам-то в ноябре именно столько и стукнет. Но меня всё равно огорчало, что я не сохранила… не смогла. Будто предала Антона и свою любовь к нему.
Ох, представляю, что сказала бы на это мама… Конечно, посетовала бы на мою дурную голову и посоветовала сходить к психологу. Или сразу к психиатру — мама может. Поэтому я и не рассказывала ей такие вещи — осознавала, что понимания я у родительницы не отыщу, зато раздражения огребу с лихвой. Я знала, что мама не со зла, она ведь желает мне счастья в личной жизни, однако для такого счастья мне, по-видимому, потребуется забыть Антона окончательно и бесповоротно, а я не желала этого делать.
Интересно, а Лев… он смог бы понять? Понять, что в моей голове всегда будет жить другой мужчина, и не упрекать в этом?
Я
Глава 18
На следующий день Лев ушёл из школы без меня — я собиралась наведаться в гости к Ивановой и решила не покидать школу — девочка жила в другой стороне и ездить туда-сюда с разницей в пару часов мне не хотелось. Лев предлагал пойти со мной, но я отказалась — приглашали-то только меня, и я не представляла, насколько затянется разговор. Зачем ему ждать на улице? Он, наверное, мог бы напроситься через отца Наташи, но по какой-то причине не стал этого делать. И на самом деле я была ему за это даже благодарна. Одной мне сейчас было спокойнее.
Хотя «спокойнее» всё же неверное слово. Спокойно мне не было, я дико нервничала. Мне было… в своей тарелке. Я ощущала себя нормальным профессионалом, хорошим классным руководителем, который пришёл к родителям своей девочки разбираться в ситуации, а не растерявшейся женщиной, которая боится смерти, потому что однажды уже сталкивалась с этой «дамой», и ей совсем не понравилось.
Я стряхнула с пиджака воображаемые пылинки, кашлянула в кулак, а затем позвонила в дверь. Открыли мне быстро, и я, увидев перед собой чуть бледноватых и явно взволнованных родителей Наташи, вежливо улыбнулась и поздоровалась.
— Проходите, Алёна Леонидовна… — прошелестела мама девочки. — Мы вас ждали…
— Чай или кофе будете? — спросил папа и почему-то внезапно из бледного стал розоватым. Настолько волнуется?
— Спасибо, я просто воды выпью, — я покачала головой, заходя в коридор и переобуваясь. — Ничего больше не хочется.
Они кивнули и пригласили меня не на кухню, а в гостиную, где усадили на диван перед большим обеденным столом, налили мне воды из кувшина в прозрачный стакан с синими узорами, а затем сели напротив и тягостно замолчали.
Удивительно, но молчание иногда имеет вес и будто бы давит им на сердце и душу, как толща воды на глубоководных рыб…
Я даже пожалела, что отказалась от чая или кофе. Распивать сейчас что-нибудь и молчать было бы гораздо комфортнее.
— Я хотела поговорить с вами о Наташе, — произнесла я осторожно, решив начать первой, уж больно напряжёнными выглядели родители. Напряжёнными, взволнованными и какими-то… отчаявшимися, что ли. — Думаю, вы понимаете, почему.
— Понимаем, — ответил Наташин папа как-то излишне резко, вздохнул, побагровел, потом снова побледнел и продолжил голосом куда более сдавленным: — Ну что ж… слушайте.
Я вышла из квартиры Ивановых примерно через час совершенно в разбитом состоянии. Добрела до остановки, села на автобус и только в этот момент вспомнила, что надо бы позвонить маме, предупредить, что я скоро приеду. Запустила руку в сумку, достала мобильник — смартфон мигал, предупреждая меня о чьём-то непрочитанном сообщении. Хотя почему — о чьём-то…
«Позвони или напиши, как закончишь, я тебя встречу».
Встретит… Да. В другой раз я бы отказалась. Но не сейчас. Только сначала — мама.