Уроки графомании
Шрифт:
Но, увы, и по деликатной наводке Марка очутился я на литобъединении поэта Владимира Азимовича Кафарова.
И у нас прибавилось общих тем, и мы ещё теснее сблизились. Почти подружились.
Марк, однако, не засиживается в провинции, и вскоре его можно будет застать на поэтических тусовках Питера, а затем он и вовсе эмигрирует в Израиль.
Вот выписка из газеты "7 дней": " В 1990 репатриировался вместе с семьей в Израиль. Работал репортером ряда израильских русскоязычных СМИ, в том числе ведущим репортером газеты «Вести». С 2003 по 2013 работал в качестве пресс-секретаря
........................
Пока же никаких массовых миграций не наблюдалось, и всё шло более или менее ровно.
Я мотался по городу с расчехлённым фотоаппаратом в поисках горячего кадра, а Марк патронировал меня, не давая опусам залёживаться в редакционных загашниках…
И, хотя жизнь не казалась пустой, но не одной страстишкой, пусть и неуёмной, жив человек, и раз в месяц всем фотографическим кагалом собирались в фотолаборатории проектного института на окраине города. Никвас (Николай Васильевич Сабсай) – хозяин территории – гостеприимен. Здесь дружелюбная атмосфера, и мы охотно демонстрируем свои самые свежие фотоработы. И складывается коллекция для участия в круговых выставках.
Бандероль с отобранными снимками вскоре отправится почтой, чтобы поочерёдно погостить в несколько городах Круга… В финале коллекция возвращается отправителям. Лучшие фотокартины удостаиваются дипломов.
..................
Вечереет. Уже не жарко, и ранние сумерки превращают городской пейзаж в прозрачную акварель. Однушка в типовом сумгаитском доме выходит балконом на тихую, заросшую пирамидальными тополями и напоённую густыми выдохами близкого Каспия, улочку.
Мы сидим за столиком, на котором томятся чашки с кофе, и треплемся обо всём на свете. Мы – это я и Саша Августинов, частые спутники на фототропах.
Пройдёт совсем немного времени, и Саша уедет далеко-далеко. И сделается на Святой Земле популярным фотомастером. И будет наездами гостить в родном Сумгаите. А потом возвращаться в свой новый Дом… И творить там.
А покуда нам хорошо, и даже не мерещится, как скоро жизнь припустится развеивать своих пасынков по просторам земли, навсегда разрывая казавшееся неразрывным.
НЕ КАК У ЛЮДЕЙ
Ну, всё, не как у людей… И учился через пень в колоду, а экзамены сдавал… Да, сдавал. И почти без трояков… Разные всякие марксизмы-ленинизмы не в счёт.
Два года на четвёртом курсе отсидел. Умудрился… Из-за незачёта по английскому языку! И в длиннющем списке штрафников был самым несуразным.
И вот наконец – через все мыслимые курбеты – защита диплома…
Последнюю практику мыкали вместе с однокашником Лякутисом – Ляпой…
Электричка из Баку еле ползала сквозь выжженные унылые окрестности, подолгу застаиваясь на станциях, и тогда мы пялились в окна на серые от пыли платформы. И однажды в Гюздеке, за одну остановку до Сумгаита, я увидел.... гиену. Ну, думаю, приехали… Перегрелся. А потом, поразмыслив, отмахнулся: – Гиена и что?… Нам на завод надо…
Поезд тронулся, и зоопарк растаял вдали. Следующая остановка – конечная.
Что мы с Ляпой делали весь жаркий июнь, хоть убейте, не вспомню, но в конце концов нам таки вручили дежурный комплект синек , и из этих блёкло-рыжих рулонов, расшифрованных с помощью Бога, его святой матери и всевозможных иных покровителей Наук лепились и увековечивались в листах ватмана невообразимые схемы.
У меня получилось что-то около десяти замурзанных картинок. Мазня. Но приёмная комиссия оценила труд. Я – инженер.
Следующий неизбежный этап – распределение, и …
Перекачивающая насосная станция Шолларского водопровода. Кабинет начальника. Сидящий за столом немолодой человек с удивлением взирает на меня. А я – с пылу с жару. С шоссе. Прикатил на велосипеде… В присутствие явился в полном и недурственном спортивном прикиде.
Слово за слово. С официальным отказом в приёме на службу, надёжно упрятанном в карман велорубашки, качу домой.
Следующий кадр: сумгаитский трубопрокатный завод.
Я в этот раз – вполне правильный. Без прибамбасов.
Утро первого рабочего дня. Раздевалка. Напираю на себя новенькую колючую спецодежду, и – в "дежурку". Знакомиться с персоналом…
– Лёша… Плотный брюнет с породистым шнобелем. Кепка-аэродром надвинута так, что лица особо не разглядеть.
– Коля… Лезгин Кильби К. Большой умелец. У всей бригады отвёртки его работы.
– Володя… Это – Топалов. Забавный малый.
– Асиф… Какой-то совсем уж смуглый вьюнош. Худой, как щепка… Курирует нагревательные колодцы, где и проводит большую часть рабочего дня. А там – сажа. Может, отсюда его темнокожесть? Хотя, как выяснилось, после душа он такой же, как и до…
Из дежурки хорошо слышны сигналы бедствия. На каждом участке – свой… Вот басистый гудок. И срывается с места Лёша. Блюминг просит помощи…
Шёл одна тысяча девятьсот шестьдесят пятый – первый год моей новой, самостоятельной жизни.
Пока ещё дни подчинялись былой инерции, и я не до конца вжился в новую для себя роль, не распростился со студенческими привычками, и время и события по-прежнему делил просветами между шоссейными баталиями, заполняя эти досадные тайм-ауты интенсивными тренировками. Был достаточно молод и честолюбив, чтобы гоняться за выигранными финишами, и не знал, не знал, что всего через год летом одна тысяча девятьсот шестьдесят шестого альплагерь "Алибек" околдует, опутает меня волшебством горных троп, и я закружу в их трудных и прекрасных лабиринтах. И трепетно поклонюсь величественным вершинам. И не раз победно вскину ледоруб, вонзая его в ломкий хрусталь горного неба…
Всё это будет, будет… А пока…
.........................
Шоссе безлико: монотонное, ровное. Выгоревшие под яростным солнцем окрестности сливаются в колышущуюся мешанину, а над расплавленным асфальтом дразнится остреньким язычком полуденное марево…
Старт с разрывом в минуту. За это время мой соперник – фаворит клубного тренера – успел удалиться метров на восемьсот, но всё ещё был отчётливо виден, и довольно скоро я догнал его.
Всё шло по плану, так что на финиш прикатил чемпионом спортклуба…