Уроки любви и жестокости

Туребаев Нариман

Китайцы?!

Генрих сидит в оцепенении, не в силах ничего не сказать, не в силах двинуться с места. Падает трость из его руки. Елизавета бросает яблоко, подбегает к Генриху и подхватывает табакерку, чуть не упавшую из другой руки короля.

ЕЛИЗАВЕТА

Вы только что чуть не выкинули в вулкан мешок алмазов, мой король. Надо быть осторожнее.

Она прячет табакерку в буфете. Генрих, наконец, приходит в себя.

ГЕНРИХ

Китайцы?!

ЕЛИЗАВЕТА

Да,

отец, китайцы. По мудрости они давно нас обогнали, особенно в вопросе казни.

ГЕНРИХ

Это слишком, дочь! Не я безумец — ты!

Он комкает ордонанс и бросает на пол. Елизавета вздыхает.

ЕЛИЗАВЕТА

Опять…

Она идет и поднимает комок бумаги, разворачивает его.

ЕЛИЗАВЕТА (ПРОД.)

Прости, отец, но я прочту, и будешь удивлен моею твердостью и умом.

ГЕНРИХ

Ты уже достаточно меня удивила.

ЕЛИЗАВЕТА

Но все же, ордонанс короткий, и не утомит тебя. Я читаю. Вот: "Сей Генри Говард, граф Суррей, сын Томаса Говарда, герцога Норфолкского и Элизабет, урожденной Стаффорд; муж Фрэнсис, урожденной де Вер, будучи изменником, убийцей и публичным врагом, присуждается к смертной казни через отсечение головы от туловища. А вместе с ним та же казнь присуждается всем вышеупомянутым особам, как пособникам преступных действий сего господина. Дети их лишаются права наследования как титулов, так и имущества всего. Подпись и печать". Все.

Пауза. Король молчит и не шевелится.

ЕЛИЗАВЕТА (ПРОД.)

Ну? Что скажешь, мой король?

ГЕНРИХ

И все это по вертикали? Как у китайцев?

ЕЛИЗАВЕТА

Да.

ГЕНРИХ

Насчет отца его согласен. Но жены их невинны. И причем здесь дети?! Или ты знаешь больше, чем известно мне?

ЕЛИЗАВЕТА

Нет, они невинны, да. Но как заведено китайцами — и такое было у нас когда-то — этим мы прервем их подлый род.

ГЕНРИХ

Подай мне трость.

Елизавета поднимает трость с пола и сует ее в руку Генриха. Он подбородком опирается о набалдашник трости.

ГЕНРИХ (ПРОД.)

Не знаю, что сказать. То ли твои китайцы — варвары, то ли мудры… Перепиши все это как надобно, по горизонтали — но только не приплетай опять кого-нибудь, сарацинов или иудеев — пиши слева направо и сверху вниз, шутница. А после дай мне на печать. Казнь Генри устроим завтра. Остальных потом.

Елизавета кланяется.

ЕЛИЗАВЕТА

Все будет сделано, отец. И прошу твоего изволения выйти на минутку.

ГЕНРИХ

Иди.

Елизавета выходит через дверь в стене, которая разделяет

сцену на две части — большая часть за опочивальней, меньшая — за коридором дворца. Там, в коридоре Елизавета садится на пол, прислонившись к стене, и горько плачет. А в это время Генрих смотрит на пустой трон, стоящий на небольшом постаменте. Потом он тяжело встает и с помощью трости с трудом поднимается к трону, опирается о его борты. Гладит сиденье.

ГЕНРИХ (ПРОД.)

Тому, кто сядет следующим сюда, не позавидуешь… Тебе, мой милый мальчик, мой Эдуард, оставляю я страну на грани распри, и потому поймешь, я знаю, почему приходится мне спешно казнить всех тех, кто может помешать тебе. И будь достоин тех великих зад…, зад…, замечательных, за…, заслуживающих всяческого поклонения, за…, за…, завидных и прозорливых мужей, что восседали здесь…

Он, устав, опускается на постамент у трона.

ГЕНРИХ (ПРОД.)

Да что я несу! Все эти короли, все эти задницы, что грели этот трон, включая твоего отца — будь выше их! Никто из нас не видел дальше носа своего — чванливы, зависти полны, с рожденья в подозрениях и страхах за свои душонки, в которых кроме грязи и порока нет ничего!

Из темноты звучит голос Елизаветы:

ЕЛИЗАВЕТА

А можно ли иначе?

Генрих резко поднимает голову.

ГЕНРИХ

Лиза?! Ты шпионишь?!

Из темноты выходит Елизавета, теперь она в мужской одежде, в руке у нее склянка с лекарством.

ЕЛИЗАВЕТА

Услышала случайно твои слова. Вот доктор передал для облегченья мук твоих.

ГЕНРИХ

Что за маскарад?! Точно — шут…

Он берет лекарство, пьет, с сомнением рассматривая мужское одеяние Елизаветы. Елизавета кружит вокруг него.

ЕЛИЗАВЕТА

"В которых кроме грязи и порока нет ничего"?! А можно ли иначе править?!

ГЕНРИХ

(морщится)

И доктора казнить бы надо, за горькость его лечебных средств!

ЕЛИЗАВЕТА

Возможно, наполнил склянку он другим — когда я встретила его, наш доктор вышел из уборной, завязывая одной рукой штаны, другой держа лекарство для тебя.

Генрих начинает кашлять и отплевываться.

ГЕНРИХ

Все шутишь, дочь. И все ближе конец терпенью моему, а, значит, ближе твой конец, когда шутить не прекратишь…

ЕЛИЗАВЕТА

Всю жизнь мне так грозишь, но я пока жива.

ГЕНРИХ

Жива, поскольку понимаю, что это от моих уроков научилась ты жестоко насмехаться над людьми, тогда себе я тоже должен казнь присудить.