Уроки любви и жестокости
Шрифт:
Он отпускает подбородок Елизаветы и пытливо смотрит ей в глаза.
ГЕНРИХ (ПРОД.)
Встань и ответь!
Елизавета поднимается с колен. Склонив голову, она стоит перед Генрихом.
ЕЛИЗАВЕТА
Я… Я… Мне…
ГЕНРИХ
Громче! Хочу услышать я голос властителя, а не трусливого отродья!
Елизавета молчит. Внезапно Генрих хватается за сердце, скрючивается, стонет от боли. Елизавета устремляется к нему.
ЕЛИЗАВЕТА
Отец!
ГЕНРИХ
(сквозь стоны)
Лиза… Лиза… Ты облегчишь мне боль… Когда признаешься, что давно желаешь моей смерти… Хочу я правды от тебя, моя принцесса…
Елизавета снова плачет, обнимает отца.
ЕЛИЗАВЕТА
Я не могу, отец! Не могу!
ГЕНРИХ
(кричит)
Умираю! Скажи!
Елизавета набирается сил.
ЕЛИЗАВЕТА
(кричит)
Вся правда в том, отец — желаю я, чтоб правил ты всегда!
Генрих моментально перестает стонать и корчиться от боли. Тишина. Генрих начинает громко хохотать. Елизавета смотрит на него растерянно. Отсмеявшись, Генрих вздыхает, гладит Елизавету по щеке.
ГЕНРИХ
Простушка как и мать. За то люблю тебя, что заставляешь вспомнить о тех глазах, губах и страсти… И простоте.
Он тяжело поднимается, опираясь на трость. Отказывается от помощи дочери. Медленно идет к буфету.
ГЕНРИХ (ПРОД.)
За простотою Анны была лишь простота — и это погубило твою мать. За простотой твоей я вижу бездонность мыслей, планов, будущих интриг… А может вижу то, чего хочу, и ты проста как мать до самого нутра.
Елизавета садится на софу, почти успокоившись. Генрих открывает другой ящик в буфете и вытаскивает вторую табакерку. Нюхает табак с наслаждением, Елизавета смотрит на него с удивлением и гневом.
ГЕНРИХ (ПРОД.)
Как хорошо!
(замечает взгляд дочери)
Да, таких табакерок припрятано с десяток по всему дворцу — уж так люблю табак!
Генрих также медленно идет к софе, садится рядом с Елизаветой, продолжает нюхать табак.
ГЕНРИХ (ПРОД.)
Обиделась? Не надо! Пора привыкнуть к низости моей, к моему коварству, к непотребным шуткам, к моему веселью от твоей печали. Когда меня не будет, все это увеличится в десятки раз со стороны других, пока ты не придешь в себя и не дашь отпор… О чем я говорю?! Забудь. Учу, учу…
Генрих слегка щелкает дочь по носу.
ЕЛИЗАВЕТА
Раз ты любил ее, зачем казнил?
ГЕНРИХ
Ты о ком из них?
ЕЛИЗАВЕТА
О маме.
ГЕНРИХ
Ах, об Анне. Я не казнил. Казнил палач. А я убил, поставив подпись.
(вздыхает)
Быть искренней, пытать себя виной за то, что дала возможность недругам своим обвинить ее в измене, бесконечно убеждать супруга, то есть, меня в чистоте своей, лить слезы дни и ночи напролет пред алтарем, умоляя бога унять меня… От этой простоты и глупости ее я даже заболел зубами — настолько это мне презренно… Уж лучше бы призналась.
ЕЛИЗАВЕТА
Ты б все равно ее убил, с признаньями иль без…
ГЕНРИХ
Ну да. Но с ее признанием я сделал бы это с легким сердцем. А мне пришлось страдать от мысли, что могу неправым быть. Как это тяжело!
ЕЛИЗАВЕТА
Понимаю. Еще и боль в зубах. Тяжело вдвойне. Страдалец больше, чем Франциск Ассизский.
Елизавета с печалью качает головой. Генрих с сомнением смотрит на нее.
ГЕНРИХ
Однако, в желчи ты можешь превзойти меня…
Елизавета усмехается и встает с софы, кланяется отцу.
ЕЛИЗАВЕТА
Прости, отец. Вернемся к ордонансу.
Она садится за стол, берет перо.
ЕЛИЗАВЕТА (ПРОД.)
Пишу "предатель" основной причиной казни Генри Говарда, он же граф Суррей… И усилением добавляю еще грехи, чтоб не было сомнений у толпы: прелюбодей, обжора, лжец и льстец, убийца, тайный еретик, хулитель честных душ и вдохновитель падших, шпион врагов всех наших, что сталкивает их лбами во благо Англии, себя при власти возвышая — а это есть гордыня! Создатель мерзких рифм, взывающих к изменам, к низкой страсти, к желанию обойти земли законы и взлететь как птица… Тех рифм, от которых хочется себе противоречить — плакать в счастье и смеяться в горе, уметь прощать себя и допускать ошибки, чтоб впредь умнее быть, а после умереть с покоем и улыбкой…
Генрих стучит сильно тростью по полу.
ГЕНРИХ
Уймись, паршивица!
Елизавета невозмутимо дописывает, потом сыпет песок на лист и сдувает. Трясет бумагу.
ЕЛИЗАВЕТА
Готово.
ГЕНРИХ
Все это написала?
ЕЛИЗАВЕТА
Конечно, нет, отец. Слова точны, сухи, скупы, как любишь ты. А то, что слышал ты сейчас — все та же желчь упрямого ребенка. И полагаю, тебе она по нраву, раз до сих пор жива я.
ГЕНРИХ
(смеясь)
Ты права — по нраву! И я ошибся — яд твоих речей сильней моей словесной желчи…
Она приносит ордонанс Генриху, возвращается к столу и ест с громким хрустом яблоко. Генрих с удивлением смотрит на лист с ордонансом.
ГЕНРИХ (ПРОД.)
Что это? Слова по вертикали?! Лишь только демоны так пишут!
Елизавета продолжает грызть яблоко.
ЕЛИЗАВЕТА
Нет, не демоны. Китайцы.
ГЕНРИХ