Уроки разбитых сердец
Шрифт:
— Батюшки-светы, святые угодники! — рассмеялась Мейзи. — Бедняжка никогда не сквернословила, не то что я. Она сказала бы: «Батюшки-светы, Мейзи! Подумать только, ты пьешь джин с вермутом в обществе этих важных господ».
— Еще коктейль, мисс? — Рядом с ними незаметно возник Уилсон с прямой, как шомпол, спиной.
Лили тотчас почувствовала его молчаливое неодобрение. Все остальные были очень приветливы с медсестрами — подругами Дайаны, даже сэр Арчи с его ленивым добродушием держался крайне любезно. Только Уилсон поглядывал на девушек с нескрываемым подозрением, словно видел перед собой двух попрошаек, которые хитростью проникли в тронный зал и собираются сбежать, прихватив с собой все фамильное серебро.
— Почему бы нет? — Мейзи осушила свой бокал. Чистый джин и добрая порция итальянского вермута — это был ее любимый коктейль. — Спасибо, дорогой. — Она лучезарно улыбнулась Уилсону, не обращая ни малейшего внимания на его угрюмую, насупленную физиономию.
Лили позавидовала ее безразличию. Как бы ей хотелось не придавать значения злобе всех Уилсонов этого мира, не испытывать мучительную неловкость, оказавшись среди тех, кто смотрит на нее сверху вниз. Мейзи чувствовала себя легко и свободно в любом окружении, как и Дайана. Они не мучились от неуверенности в себе, не оглядывались на других, пытаясь угадать, кто что думает. Лили постоянно терзали подобные мысли.
Новобрачные станцевали пару вальсов, чтобы доставить удовольствие гостям постарше, а затем настала очередь джаза, и Филипп достал свои любимые грампластинки.
— Обожаю эту музыку, — мечтательно сказала Сибил, кружась в объятиях мужа.
При виде этой безмятежно-счастливой пары Лили вдруг особенно остро ощутила свое одиночество. Весь день ее неотступно преследовали воспоминания о доме, и теперь Белтонуорд показался ей враждебным и чужим. Что она делает здесь? Лили взяла бокал и вышла на террасу.
Когда закончится война, она вернется домой. Здесь ей никогда не найти того, к чему стремится ее сердце. Дома по крайние мере она будет среди близких, и пусть подчас она ощущает рядом с ними свою чужеродность, не важно, ведь это чувство сопровождает ее повсюду, где бы она ни была.
— Привет. — Незнакомый мужской голос вывел ее из задумчивости. Лили повернула голову и увидела шафера жениха, морского офицера. Она не взялась бы определить его ранг: Лили не умела, как Дайана, распознавать знаки отличия, не разбиралась в лентах и нашивках. — Вы тоже сбежали? — В его голосе чувствовался легкий акцент, едва заметная шотландская картавость.
Лили на мгновение задержала взгляд на лице офицера. Она давно овладела искусством настраиваться на волну собеседника, научилась говорить то, что от нее хотели услышать. Чтобы выжить в чужой стране, приходится подобно хамелеону принимать окраску окружающей среды. Но именно сейчас у нее не было ни малейшего желания под кого-то подлаживаться. Тоска по дому обострила ощущение отчужденности.
— Да, — коротко бросила Лили. — Мне кажется, я здесь не ко двору. Кроме Дайаны и Мейзи, я никого тут не знаю. И мне неинтересны разговоры о прежних прогулках на яхте по Средиземному морю, — добавила она, глядя через открытую дверь гостиной на танцующую невесту в облаке брюссельских кружев.
— В военное время трудно поддерживать светские беседы, — согласился шафер и, проследив за взглядом Лили, принялся задумчиво рассматривать новоявленную миссис Стэнхоуп. — Нелепо говорить о пустяках, когда… — он внезапно осекся и продолжил, — когда вокруг творится такое.
Лили посмотрела на шафера с неожиданным интересом. Она ожидала, что он ответит что-нибудь вроде «Выше нос, старушка. Может, еще по коктейлю?», как будто, накачавшись джином, можно подавить сомнения и получить ответ на любой вопрос. Но этот мужчина не был похож на лощеных офицеров, приятелей Дайаны, с их снисходительной насмешливостью и чисто британским шармом, присущим лишь тем, в чьих жилах течет голубая кровь, такие способны отпускать шуточки даже под дулом пистолета. Нет, этот человек был грубее и жестче. Даже широким квадратным лицом с плоским носом боксера и глубоко посаженными глазами он больше походил на крестьянина, ставшего военачальником, чем на аристократа.
— Мне простительно быть нелюдимой, я здесь чужая, но вы, должно быть, всех тут знаете? — забросила она пробный камень.
— Многих, — кивнул молодой человек. — Мы с Филиппом школьные друзья. Лейтенант Джейми Хэмилтон, — вежливо представился он и протянул широкую ладонь.
Глядя в глаза лейтенанту, Лили пожала протянутую руку, ее охватило то же волнение, что и в часовне, когда она поймала на себе его взгляд.
— Судя по имени Джейми и вашему выговору, вы родом не из этих мест, — сказала она, пытаясь скрыть смятение.
— Я шотландец, из Эршира. А вы сестра Лили Кеннеди из Ирландии?
— Да, — улыбнулась Лили. Услышав ее речь, нетрудно было догадаться, что она ирландка. Но как он узнал ее имя?
— Тяжелая у вас работа.
— Да. — Лили кивнула, не сводя глаз с его лица. — Тяжелая.
— Вас это мучает? Страшно видеть вокруг себя кровь и смерть?
Лили редко задавали подобные вопросы. Возможно, потому что в Лондоне горожане каждый день смотрели в лицо смерти. Здесь знали, что такое война. Большинство предпочитало обходить эту тему молчанием. Даже когда кто-нибудь умирал, о нем скорбели недолго. Казалось, люди боятся думать о смерти, будто этим можно накликать беду; они гнали прочь опасные, мрачные мысли, бежали от них, как от заразной болезни. Если хочешь выжить, остается лишь смотреть прямо перед собой и храбро, не оглядываясь идти вперед.
— Да, — сказала Лили. — Бывает страшно и мучительно. Я почти четыре года работаю в больнице, и иногда мне кажется: если бы я знала тогда все, что знаю сейчас, возможно, не пошла бы в медсестры. У меня были довольно расплывчатые представления о службе медсестры, мне хотелось помогать людям, облегчать их страдания, быть кем-то вроде доброго ангела. Но в действительности все выглядит иначе: ты лезешь из кожи, чтобы сохранить человеку жизнь, мечешься, стараясь успеть, а вокруг тебя люди умирают мучительной смертью, и чаще всего не в твоей власти им помочь… не знаю, как это описать. Но бывает, открывается второе дыхание, когда работаешь в операционной или в палатах, и выпадает трудный день, но приходится держаться, потому что от тебя зависит чья-то жизнь. — Лили замолчала, от волнения у нее перехватило дыхание. Господи, и что это она так разоткровенничалась с незнакомым человеком?
— Вечеринки помогают вам развеяться или только утомляют? — спросил Джейми.
— И то и другое, — рассмеялась Лили. — Чудесно бывает забыть обо всем и танцевать, но потом становится как-то не по себе, и начинаешь чувствовать себя виноватой.
Лили отвернулась и принялась разглядывать танцующие пары.
— Мне знакомо это чувство, — признался Джейми. — На войне хочется быть подальше от бойни, а оказавшись в тылу, стремишься вернуться назад.