Уроки украинского. От Майдана до Востока
Шрифт:
— Хранят? — переспрашиваю я. — Посмотрите на их лица — они плоские и невыразительные.
— А правда она тоже такая, — отвечает он. — Плоская и невыразительная.
Мы спускаемся вниз — той же дорогой, — оставляя баб, извлеченных из покоя на свет, глазеть на город, который один за другим пропускает вертолеты, несущие смерть или летящие за смертью. Город, который застыл в советском прошлом, как остановившееся колесо, когда-то, по легенде, пущенное с горы. Центральным местом которого является их Ленин. Ключевое слово — «их».
В
— Я вообще встала, — говорит одна, прикрывая руками рот, в котором не хватает одного переднего зуба, — подошла к окну, и подумала — все. Куда бежать? Где прятаться?
— И вертолеты ночью летали, — говорит вторая.
— Да! Ужас один! Обстреляли наших…
— А потом гроза началась, я слушаю — вроде гром и не гром. Непонятно что творится.
— Так наши олигархи делят власть.
— А ваш город будет сопротивляться? — спрашиваю я.
— Да.
— И вы отпустите на баррикады своих мужчин?
— Не хотелось бы. А что делать?
— Кем вы работаете? — спрашиваю я.
— Продавцами, — отвечают они. — А другой работы тут нет. Больше некуда идти. Только еще в пекарню.
— А кем вы мечтали быть в детстве? — спрашиваю я, и они пожимаю плечами. — Принцессами? — пожимают плечами. — Врачами? — пожимают плечами. — Моделями? — пожимают плечами.
— Мы кем хотели, тем и стали, — строго говорит одна из женщин.
Лёня-сепаратист идет к площади. Подходит к Ленину.
— Стоит себе и стоит, — приложив ладонь козырьком ко лбу, говорит он, щурясь на солнце. — Это — наш город, и Ленин — наш. Если захотим его снести…
— Не будет этого никогда! — раздается агрессивное за его спиной. Оборачиваемся — это Саша. Он теперь вместе с Лёней глазеет на Ленина. — Никогда! — повторяет он. — Желающие уже были, ага!
— Подъехали трое молодчиков, — рассказывает Лёня, — накинули на дедушку Ленина тросы, и хотели джипами его стянуть. Потом еще два автобуса с какими-то пришлыми подъехали… Но в течение десяти минут здесь уже по первому кличу было триста наших. Мы прибежали быстрее милиции…
— И когда я взял их за горло и наступил ногой на ухо… — Саша не заканчивает, только брелок совершает свистящий вираж на его пальце.
— Почему кто-то должен подойти к моей двери и отломать ручку? — спрашивает Лёня, вглядываясь в каменное лицо Ленина.
Но памятник, разумеется, никак не реагирует на его вопрос. Если проследить за траекторией взгляда Ленина, то он высматривает что-то на окраине этого города со сладким названием, в котором девочки не мечтают стать принцессами. Окраина заканчивается густой сиренью и безлюдьем. А с противоположной стороны на Ленина смотрит Тарас Шевченко. Но Ленин этого не замечает.
Дни Турбиных 2.0
Как гражданское противостояние на Украине прошлось по простой
«Если бы ваш гетман, вместо того чтобы ломать эту чертову комедию с украинизацией, начал бы формирование офицерских корпусов, ведь Петлюры бы духу не пахло в Малороссии. Но этого мало: мы бы большевиков в Москве прихлопнули, как мух…» — говорит один из героев пьесы Михаила Булгакова «Дни Турбиных». Сегодня сюжет этой пьесы стал слишком актуальным. Снова гражданский раскол проходит прямо по семьям, снова высокая политика перемешивается с обыденными делами и чувствами.
Место действия — город Киев. Кухня панельного дома. Окна заклеены пленкой, изображающей кучевые облака на синем небе. Одна створка открыта и показывает серое небо и бетонные высотки окраины Киева. На подоконнике цветут орхидеи, на плите кипит кастрюля. За столом Панкрат и Елена, муж и жена. Он сидит, скрестив на груди мускулистые руки. Она — в простом платье без рукавов — листает книгу о воспитании детей дошкольного возраста. С буфета на них смотрит парусный корабль, носом повернутый к окну.
— Ты же знаешь, мне политика до лампочки, — произносит Панкрат. — Но Путин — Гитлер. Все сходится: он разведчик, очень умный, все делает хитро и спланированно. Ему человека убить — все равно что муху прихлопнуть, — давит он что-то большим пальцем на столе. А она, пока муж говорит, смотрит на него строгими голубыми глазами из-под светлой челки. — И ты знаешь, что у нас ничего не изменить. Нация такая. Что русские, что украинцы — дебилы. Прости господи… Ну поменяешь одних на других — они все сволочи. Кого ни поставь, хоть дядю Васю, и он таким будет. Да хоть меня поставь, и я таким бу… Не, я таким не буду. Я туда не пойду.
— Я просто молчу, Панкрат. У меня просто слов нет, — говорит она, хотя по дыханию слышно, что слова у нее есть и она собирается их сказать.
— Путин негодяй!
— Хорошо. Ты собираешься голосовать за теперешнего кандидата в президенты Порошенко. Ты говоришь, что он порядочный человек… хороший семьянин… — она волнуется и делает паузы.
— И что? — настораживается Панкрат.
— Получается, если он лезет в политику, то и он негодяй?
— Ты веришь в то, что Путин… — Он кладет локти на стол.
— Нет, ты ответь! — звонко перебивает Елена. — Он негодяй?!
— Да хрен бы с ним, с этим Майданом! — отвечает он. — Ну прекратилось бы оно как-нибудь само! Все равно перестали бы стрелять. Так этот Путин влез… ну как? Ну идиотизм же! И вся страна сплотилась против России. Я, понимаешь… я раздваиваюсь! Я всегда любил Россию! А теперь мне все это противно! И противны выступления против русского языка. Ерунда какая-то.
— Это не ерунда! — звонко отвечает Елена. — Не ерунда! Это целенаправленная политика государства! Уничтожение русского языка! В том-то и дело, что умрут и русский язык, и украинский, потому что в школах у нас английского намного больше.