Уроки Великой депрессии
Шрифт:
По той же причине было полезно привлекать людей, обвиняемых по более «позорным» статьям и потому готовых дать политические показания. Игра с политическими лидерами гипотетический оппозиции могла вестись по подобной схеме. «Поймав» их на ведении «контрреволюционной пропаганды» и на обсуждении перспектив крушения коммунистического режима (что уже само по себе считалось тяжким преступлением и могло истолковываться как заговор), предложить полное сотрудничество в обмен на жизнь и даже последующую реабилитацию. Не случайно, классическая схема следствия представлена в показаниях лидера Промпартии Л. Рамзина.
С точки зрения юриспруденции такие методы следствия не доказывают ничего — ни виновности, ни невиновности. Якубович утверждает, что на самом деле он непричастен к организациям Громана и Кондратьева. Он ничего не знал о них. Доказывает ли это, что оппозиционных групп не было? В изоляторе из бесед с Иковым Якубович убедился в том, что как минимум Московское бюро РСДРП существовало…
Меньшевики, традиционно недолюбливавшие эсеров, утверждают, что «разоблачения» исходили также от Кондратьева [273] .
273
Меньшевистский процесс 1931 года. Кн.1. С.14, Кн.2. С.458.
274
Письма И. В. Сталина В. М. Молотову. С.224.
В чем признавались деятели «Промпартии»? Профессор А. Федоров, много споривший на процессе с прокурором Крыленко, все же рассказал, что в 1925 г. была организована группа инженеров, «которые хотели для поддержки своего и общего инженерного авторитета и улучшения своего и общего положения инженеров и быта их семей держаться сообща, подготавливать свои выступления на совещаниях и таким образом добиваться повышения авторитета» [275] . Федоров подчеркивал безобидность объединения, однако предварительный сговор спецов, отсутствие дискуссий между ними, лишал коммунистическое руководство возможности объективно оценивать ситуацию. Можно было лоббировать любые решения. Федоров признал, что затем этот своеобразный «профсоюз» превратился в политическую организацию.
275
Инквизитор. Сталинский прокурор Вышинский. С.115.
Рамзин утверждал на процессе, что «основная техническая установка центра сводилась к максимальной охране предприятий крупных промышленников, связанных с центром». Ай да вредительство! Потом решили вредить более активно. Но без диверсий. «Поэтому от прямого технического вредительства центр быстро пошел к „плановому“ вредительству» [276] , которое выражалось в планировании замедления темпов роста и созданию диспропорций. То есть люди делали то, что считали правильным, а потом согласили признать, что это — нанесения вреда. Недостатки планирования, столь очевидные в 1930 г., не могли быть виной людей, которые уже отстранены от дела планирования. Но их прежнее сопротивление оптимистическим планам — политическое действие, которое теперь признавалось подрывным. Новые планы привели к еще большим диспропорциям, косвенно подтвердив правильность старых.
276
Процесс Промпартии (25 ноября-7 декабря 1930 г.). Стенограмма судебного процесса и материалы, приобщенные к делу. М., 1931, С. 11–12.
Но «вина» спецов не только в этом. Они стремились к капиталистической реставрации, надеясь на интервенцию. Не столь уже невероятные взгляды для людей, которые преуспевали при капитализме. Руководители организации, которая, по версии следствия, называлась сначала Союз инженерных организаций или Инженерно-промышленная группа, а с 1928 г. — Промышленная партия (зачем бы следствию менять название «выдуманной» структуры?), встречались за границей с руководителями Торгово-промышленного комитета — объединения предпринимателей, поддерживавших интервенционистские планы, направленные против СССР. Встреча старых знакомых (предпринимателей и их инженеров) в частной обстановке — это еще не создание контрреволюционной организации, хотя с точки рения ГПУ — уже преступление. Если беседа шла о перспективах интервенции, нападения на СССР соседних государств при помощи Франции и белогвардейских формирований, то Рамзин был источником важной стратегической информации. Если дело фальсифицировалось полностью, и связи Рамзина с влиятельными кругами эмиграции были выдуманы ОГПУ — то не был. Как руководители ВКП(б) относились к этим показаниям? Сталин писал Менжинскому в октябре 1930 г.: «Показания Рамзина очень интересны. По-моему, самое интересное в его показаниях — это вопрос об интервенции, вообще, и особенно вопрос о сроке интервенции. Выходит, что предполагали интервенцию 1930 г… но отложили на 1931 или даже на 1932 г. Это вероятно и важно. Это тем более важно, что исходит от первоисточника, т. е. от группы Рябушинского, Гукасова, Денисова, Нобеля, представляющих самую сильную социально-экономическую группу… „Торгпром“, ТКП, „Промпартия“, „партия“ Милюкова — мальчики на побегушках у „Торгпрома“.» [277] Далее Сталин инструктирует Менжинского, какие еще сведения необходимо получить у Рамзина и представителей других «партий». Сталин, таким образом, был уверен, что Рамзин — носитель реальной информации, и вряд ли ОГПУ решилось бы мистифицировать его по такому важному поводу.
277
Письма
Первоначально Сталин действительно опасался нападения на СССР в 1930 г. [278] Поскольку важной составляющей сил вторжения могли стать белогвардейские формирования, ОГПУ предприняло действия, направленные на дезорганизацию Русского общевоинский союза (РОВС) — 26 января был похищен его руководитель, преемник Врангеля генерал А. Кутепов. Несмотря на то, что РОВС в 1931 г. активизировал свою работу в СССР и даже заслал террориста, пытавшегося застрелить Сталина 16 ноября 1931 г., следующий руководитель РОВС генерал Миллер был похищен только в 1937 г. Опасность была не в РОВСе как таковом.
278
Там же. С.209.
К концу 1930 г. военная тревога на западных рубежах стихает. Не сыграла ли информация Рамзина свою роль в этом наряду с другими источниками?
На процессе Промпартии Рамзин должен был представить свои контакты с заграницей как можно убедительнее. Встречи с посредниками показались Сталину недостаточно убедительными, и обвиняемые стали рассказывать о встречах лично с организатором Торгпрома Рябушинским. Получился конфуз — Рябушинский умер в 1924 г. Судебный спектакль отличался от реальности, но это не значит, что сюжет не был основан на некоторой, пусть и более скромной, реальности.
Поймав группу инженеров и экономистов право-либеральных взглядов, мечтавших о том, что их избавят наконец от большевистского ига, на контактах с белой эмиграцией, ОГПУ по заданию Сталина решало две основные задачи: во-первых, скомпрометировать сторонников реставрации путем фальсификации обвинения во вредительстве, и во-вторых, выяснить настоящие планы зарубежных центров и их более или менее организованных друзей внутри страны. Эти связи не были безобидными даже в случае бездействия группы. В случае интервенции противнику могут понадобиться компетентные общественные деятели, которые смогут возглавить гражданскую власть. В этих условиях было не так важно, носят беседы о политике и экономике характер официальных переговоров или частных бесед. Предъявив реальные обвинения, ОГПУ предложило провинившимся игру на выживание: признаться в преступлениях, назвать беседы организацией, отстаивание своих экономических позиций — вредительством. Рамзин согласился, и выиграл. Смертный приговор был заменен для него 10-летним заключением, которое на практике стало успешной работой по профессии, увенчавшейся реабилитацией и Государственной премией. Эта судьба стала «морковкой» для других участников полуфальсифицированных процессов. Не случайно, что процесс Промпартии стал первым звеном в цепи приговоров 1930–1931 гг. Он прошел 5 ноября — 7 декабря 1930 г. А в 1931 г. Рамзин выступал как свидетель на процессе меньшевиков. Его показания резко контрастируют не только с версией Кондратьева и ранними показаниями Суханова, но и классическими показаниями меньшевиков, сотрудничавших со следствием. Он ясно и четко рапортует о «консолидации контрреволюционных организаций», «общем контрреволюционном фронте», оформленном в начале 1929 г., стремлении к использованию интервенции, шпионаже (который не признают за собой даже наиболее последовательные сотрудники следствия среди меньшевиков) [279] .
279
Меньшевистский процесс 1931 года. Кн. 2. С.441.
Итак, есть основания подозревать, что в «делах» 1929–1931 гг. помимо была и фальсификация, но была и доля истины. Но как отделить реальность от вымысла ОГПУ? Б. В. Ананьич и В. М. Панеях, исследовавшие одновременное «академическое дело», считают, что оно представляет собой фальсификацию с вкраплениями достоверных сведений [280] . Действительно, в 20-е гг. академики по-своему сопротивлялись режиму. Так, они первоначально отказались утвердить коммунистические кандидатуры в академики в 1928 г. В 1929 г. было обнаружено, что они хранят акт об отречении Николая II и другие дореволюционные документы без санкции правительства (академики объясняли, что сообщили «наверх», но «должной» настойчивости не проявляли). Также трудно отрицать критический характер бесед ученых между собой.
280
Ананьич Б. В., Панеях В. М. Принудительно «соавторство» // In memoriam. М., СПб., 1995. С. 87–88.
Вкрапления истины — самое интересное в этих процессах. Эти вкрапления — информация о последних очагах разрушавшегося большевиками гражданского общества, которые в обстановке революционной ситуации 1930–1932 гг. несли значительную потенциальную угрозу режиму.
Н. Н. Покровский предложил использовать для анализа документов процессов 30-х гг. методику Я. С. Лурье, предложенную для анализа средневековых процессов: в тенденциозном источнике достоверно то, что противоречит тенденции, и не достоверно — что ей соответствует [281] . К этому правилу необходимо дополнение. Реальность может и соответствовать тенденции, но мы имеем право утверждать это, если имеем еще какие-то источники, подтверждающие «тенденциозный» факт.
281
См. Ананьич Б. В., Панеях В. М. «Академическое дело» 1929–1931 гг. и средневековые политические процессы в России (сравнительная характеристика) // Россия в X–XVIII вв. Проблемы истории и источниковедения. М., 1995; Отечественная история. 1998. № 3. С. 144–145.