Урожденный дворянин

Злотников Роман Валерьевич

Переверзев слушал, время от времени кивая отяжелевшей головой. Не надеясь даже вставить слово… да пока не очень-то и желая этого.

– Вот сижу я перед ним, – легко перескочив на другой сюжет, говорил Гога, – задаю вопросы обычные: типа – что вас сподвигло на этот поступок, да было ли вам страшно?.. А сам думаю: какого хрена? Парень лежит на больничной койке, бинтами замотанный с ног до головы, обезболивающим обколотый, а все равно вздрагивает и морщится от каждого слова… И ведь отвечает мне. А я продолжаю интервью. И ни мне, ни ему по сути ничего этого не надо. Как будто играем в какую-то игру… бессмысленную. Ведь и без всяких вопросов все понятно: деревня загорелась – помнишь, в тот год жарень страшная стояла? – и парень на своем тракторе несколько рейсов сделал, считай, почти что всех своих односельчан из огня вывез. Поначалу собирался имущество свое спасать, для того и трактор завел, который на отшибе стоял, вдалеке от домов. Ну, а по дороге сосед до него докричался… Так он несколько ходок сделал, пока

движок у трактора не отказал. Спрашиваю его: жалеет ли он о своем поступке? Ну, нормальный такой заключительный вопрос, на который есть только один ответ: ни в коем случае, если бы все вернуть назад, точно так и поступил бы. Он, конечно, мне именно это и сказал. Но я по глазам-то вижу: он сказал, чтобы я отстал поскорее. Больно ему говорить, от легких два лоскутка остались… А самому себе, должно быть, он другое говорит… Подвиг, да. По первому велению сердца, да. Иначе поступить не мог – конечно. Но в итоге-то: добра своего не спас, трактор восстановлению не подлежит, собственное здоровье угробил. Что дальше? Доживать на крохотной пенсии по инвалидности. А парню… лет двадцать, по-моему, было. Не женат еще. И какая за него пойдет, когда у него на лице кожа лохмотьями сползает? А? Вот драма-то, брат Колян! Вот – жизнь! А я, получается, так… мимо проходил, на диктофоне кнопочку нажал-отжал, и всего делов. Я и интервью-то это мог бы сам написать, не встречаясь с героем, потому как насобачился.

– А как же эти… – встрял, воспользовавшись паузой, Переверзев, – горячие репортажи? Когда всяких взяточников на чистую воду выводят? Это ж… нужное дело.

Гога нехорошо рассмеялся.

– Нужное, – подтвердил он. – Это точно. Только – кому? Вот, когда тот, кому нужно, команду дает – выводим на чистую воду. А по собственному почину в журналистике ничего никогда не делается. Почему так? Да потому что каждая газетка, каждая передача, журнальчик каждый – созданы на чьи-то деньги. И редактор с самого начала точно знает, о чем можно писать, о чем нельзя. Он ведь тоже наемный работник, как и его репортеры. Журналисты работают по за-да-ни-ю. Ой, да чего я тебе объясняю? Это ж любой ребенок знает!

– Погоди… Это как?.. Да по ящику то и дело кого-нибудь разоблачают. Как же тогда?..

– Так издания не одним-единственным человеком проплачиваются. Спонсоров много, а среди этих дядей полным-полно конкурентов или просто – личных врагов. Это я про региональную прессу говорю. Да и центральная… там то же самое почти. Только масштабы другие. Понимаешь? А нам это все в ином виде представляют. В каком? Вот точно в таком, как ты мне сейчас и описал. Понимаешь?

– Понимаю, – ответил Николай Степанович с некоторым облегчением. – То есть, чтобы какого-нибудь гада высокопоставленного в прессе обставить, надо его врага найти?

Но Витьке Гогину эта тема уже стала неинтересна.

– А через полгода я в том же районе оказался, в районном центре, – заговорил он. – Зимой дело было. Приехал вместе с областным правительством. Такие визиты – милое дело: сначала официальные мероприятия, концертик какой-нибудь, а потом банкет, после которого журналюг в «газельку» вповал грузят. Так вот, накануне тамошний мэр центральную площадь, на которой высокое начальство обычно выгуливают, в рамках борьбы с гололедицей посыпал таким термоядерным составом, что у нашего губернатора кожа на ботинках полопалась. Понимаешь, у всех делегатов, у журналистов – обувь в порядке, а у губера чуть ли не пальцы наружу торчат. Как он орал тогда, губер! Мои – орет – ботинки, знаешь, сколько стоят?! Больше трехсот тыщ! Ты – на мэра того орет – из своего кармана мне платить будешь! Я еще подумал: сгоряча ляпнул про триста штук, или понтуется просто. Ну что за ботинки такие по цене автомобиля? Ладно бы, у киркорова какого-нибудь, а то губер… в сущности, простой мужик, что называется, от сохи. А потом выяснилось: действительно, где-то в Италии есть такая мастерская – единственная во всем мире! – где изготавливают (вручную, само собой) эксклюзивную обувь. Ну и стоит она соответственно. Почему мастерская – единственная в мире? Потому что реально круто обуваться именно в этой мастерской и ни в какой другой. То есть, люди договариваются за несколько месяцев или даже лет, приезжают специально для того, чтобы с них мерки сняли, потом приезжают еще раз для примерки… Вот, брат Колян, это тоже жизнь. И не поймешь, драма или комедия… Я, например, за все свои сорок с лишним за границу так и не сподобился съездить. И все, что я могу, – это одним глазком в эту жизнь заглянуть. И тут я мимо! Наливай!

Разлив водку по фужерам, Николай Степанович присовокупил к двум опорожненным бутылкам еще одну.

– В общем, побегал я журналистом… сколько?.. больше десяти лет. Надоело, – продолжал Гога. – Получается, люди вокруг заняты своим делом, важным для всех или неважным… или важным для них одних… Кто-то деньги зарабатывает, кто-то людей из огня спасает, кто-то спектакли ставит. А я пристаю к ним со своими тупыми вопросами. Поулыбаюсь, диктофоном пощелкаю, блокнотиком пошеле… это… пошелестю – и бегу к кому-то еще. Так я себе свою жизнь представлял? Предложили в пресс-службу правительства области идти, согласился. Хоть денег заработаю, подумал. Там только год выдержал. Тоска смертная! С девяти до шести в костюме при галстуке, мотаешься вместе с губером и его

свитой по городам и весям… И каждый день одно и то же. Тьфу ты! Лучше б действительно на врача поступал. Или в юридический – на следователя. Или в военное училище пошел. Или в пожарники… Уволился на хрен! Несколько лет… чем только не занимался. Торговать пытался. Фильм даже снял… почти. Рекламу делал. Ну, бывало и грузчиком приходилось работать, но это так… Чтобы перебиться какое-то время, когда у меня ничего стоящего под рукой не было. Я, понимаешь, брат Колян… – Витька Гогин качнулся вперед, едва не сверзившись со своего стульчика. – Мне, понимаешь, все это неинтересно было. Потому ничего и не получалось. Я такое дело хотел, чтобы… вот заниматься им и видеть – что я что-то меняю в этой окружающей нас действительности, на самом деле меняю, понимаешь? Чтобы кто-то искренне меня поблагодарить мог за мою работу… Чтобы… как это сказать… не скользить по поверхности, а жить полной жизнью. В самом ее, понимаешь, бурлении. Только… времени, брат Колян, я много упустил… Времени жалко, впустую потраченного…

– Ну а сейчас-то чем занимаешься? – прервал словоизвержения бывшего журналиста бывший прапорщик.

– Сейчас? Наливай еще! А… кончилось… Сейчас я, брат Колян, писатель.

Такого Переверзев не ожидал.

– Ты-ы? – протянул он. – Как это?.. Это что же… Книжки пишешь?

– Ага.

– И их… печатают?

– Издают, да.

– Нет, серьезно, что ли? Ты, Гога, писатель? И… сколько написал уже?

– Двадцать семь книг, – гордо ответил Витька. – За четыре года. Двадцать восьмую пишу.

– Это… – морщась от того, что выпитая водка мешала быстро соображать, подсчитал Переверзев, – получается… по шесть-семь книжек в год. Ни хрена себе собрание сочинений! Через пару лет уже отдельный шкаф покупать придется. А о чем пишешь-то? Детективы, поди?

Гога икнул. Он как-то внезапно начал наливаться опьянением.

– Ос-с-стросюжетная литература называется, – сказал он. – Пр-р… приключенческая. Детективы, ага. Боевики. Фантастика еще. В общем, брат Колян, такие книги, где хорошие парни, если с несправедливостью какой столкнутся, вострят мечи или… заряжают пистолеты. Мом-ментально! И принимаются гвоздить злодеев и в хвост и в гриву. А их женщины честно делят с ними невзгоды и лишения… А не сбегают, – помрачнев, добавил Гога, – с соседями по лестничной клетке в какую-нибудь Ялту… Ну да, ладно, черт с ней… Там все просто и понятно, в книжках моих… вот враги, а вот друзья. Друзья голову за тебя сложат, а не продадут. А злодей – такой злодей, что, когда пишешь, у самого зудит: когда же тебя, гада несчастного, изничтожат! И, конечно, в финале добро, которое вот с такенными кулаками, неизменно побеждает гунявое зло, которое супротив добра оказывается жидковато… Скажешь, банальность и пошлость? А я считаю, что такой мир, где всегда понятно, как следует поступать, где мужчины не забывают, что они мужчины, а женщины не превращаются в один прекрасный момент из верных подруг в меркантильных стерв, получше нашего… болота.

Он снова икнул и договорил:

– В общем, живу полной жизнью, как и мечтал. Только не взаправдашней жизнью, а выдуманной. Сублимация, брат Колян! Ну… так лучше, чем вовсе никак… Чем хомячком в колесе от юности до старости крутиться, пока лапки ревматизмом не поломает. Вот, глянь…

Гога, пыхтя, достал из-под столика несколько новеньких книг карманного формата в красочных мягких обложках:

– Глянь… Это последние: «Смертельный вояж»… «Огненный дождь»… «Последняя обойма»… «Выстрел в темноту»… «В преисподнюю и обратно»… Хочешь, подпишу тебе какую-нибудь? А то и сразу все. Один хрен, мне их девать некуда.

– Давай, – согласился Николай Степанович.

– Потом, – решил Витька, – а то сейчас руки что-то того… плохо слушаются. Пойдем-ка в магазин еще сходим, а?

Дальнейшие несколько часов проскакали в каком-то горячечном тумане. Очнувшись поздним вечером на продавленном диване все в той же квартире Гогина, Переверзев долго лежал, пялясь в потолок, затянутый сумерками, и матерясь про себя от стыда и тошноты.

Он смутно припоминал, как, нагрузившись по самые бельма, он, запинаясь, начал рассказывать однокласснику о случившейся с ним беде. Как потом его прорвало до того, что он аж на короткое время протрезвел от боли и злости. Как слушал его Гога, выпучивая глаза и сжимая пухлые кулаки на толстых голых коленках. Вспомнил и то, что вместо того, чтобы давать деловые советы, Витька вдруг вскочил с места, стал размахивать руками и орать, брызжа слюной – призывать вот прямо сейчас собраться и поехать разбираться с обидчиками… Гога даже принялся одеваться, но, едва справившись с молнией на джинсах, бросился, колыхая пузом, рыться в шкафу, разыскивая подаренный кем-то сувенирный японский меч – катану.

«Совсем с катушек съехал со своими книжками… – подумал, приподнимаясь на диване, Николай Степанович. – Разумный же человек был… Зря я, наверное, к нему пришел…»

Он огляделся. В квартире было пусто и полутемно.

«Неужто на самом деле рванул куда-то с пьяных глаз?» – испугался бывший прапорщик и тут вдруг услышал, как в ванной шумит вода.

Вскоре, щелкнув выключателем, в комнате появился Витька – в одних трусах и с полотенцем на голове.

– Проспался? – неожиданно бодро осведомился он. – Сейчас чайник поставлю. Да… дали мы сегодня жару, брат Колян. Или, может, лучше… вместе по двести? Там еще осталось…