Урожденный дворянин
Шрифт:
– А знаете, что он сколотил себе шайку приспешников? И – кстати сказать, с позволения Евгения Петровича и при его же содействии – занимается с ними какими-то подозрительными упражнениями? Бегают, на турниках болтаются, палками друг друга дубасят… Вот вам и военная организация! Ее зачатки! А вчера я видела, как они кружком сидели… на корточках. Лица к небу позапрокидывали и молчали – будто… медитировали, что ли? Это уж вообще что-то совсем не нормальное! Вам не кажется, что этот парень… не наш? Не отсюда он, этот Трегрей! Я пока не могу точно сказать, какое враждебное нашей стране государство внедрило его к нам, но, думаю, скоро это станет
– А вот в этом я как раз ничего дурного не вижу, – разливая чай по чашкам, проговорила Мария Семеновна, пропустившая мимо ушей предположение о «внедрении», – что Олегу удалось увлечь ребят физкультурой. Что здесь плохого? По крайней мере, в туалетах куревом не пахнет, за неделю никаких самовольных отлучек с территории детдома не было, никаких ночных посиделок с алкоголем не фиксировалось… Единственное, что меня беспокоит: вероятно, очень скоро это увлечение воспитанникам надоест, и опять все пойдет по-старому. Хотя… некоторые ребята и впрямь могут навсегда от вредных привычек отстать.
– Между прочим, Гитлер тоже не пил, не курил и призывал к здоровому образу жизни! – выпалила Карповна и свирепо посмотрела на придвинутую ей чашку чая. – Нет уж, спасибо! – сказала она, поднимаясь. – Не хочется! И должна вас предупредить, Мария Семеновна, на этот раз я точно дам знать о происходящем здесь, куда следует! И они там… где следует, обязательно отзовутся!
Проговорив это, Боевая Черепаха заковыляла к выходу.
– А если там не отзовутся, – вздохнула директор, когда за «историчкой» шарахнула дверь, – мы напишем в «Спортлото»…
«Должно быть, все-таки придется прощаться со старушкой, – подумала она. – Всему же есть разумные пределы…»
На столе зазвонил телефон – короткими сигналами внутренней связи. У Марии Семеновны тревожно стиснуло сердце, и она тут же забыла о вздорной «историчке».
Третьего дня на территорию детского дома пытались пройти какие-то молодые люди. Представились сотрудниками полиции, предъявили удостоверения (правда, не раскрывая их) и даже сообщили цель своего визита: провести дополнительный допрос Анастасии Амвросиевны Бирюковой, проходящей как потерпевшая в деле о попытке похищения. Охранник, которому дали четкие указания не впускать никого, кроме как с личного разрешения директора, попросил молодых людей подождать, пока он звонит. Марии Семеновны тогда на месте не оказалось, но и молодые люди не пожелали ждать результатов телефонного разговора. Оттеснив в сторону замешкавшегося с трубкой в руках охранника, они миновали проходную и направились к главному входу в здание. К счастью, в тот момент во дворе появился Евгений Петрович, сопровождавший группу старшеклассников на пробежку. Охранник воззвал к Евгению Петровичу, тот с готовностью устремился к проходной, на ходу доставая из кармана телефон, старшеклассники хлынули за ним, и молодые люди поспешили ретироваться, обронив напоследок, что еще вернутся.
Мария Семеновна, только узнав об этом происшествии, сразу же позвонила старшему лейтенанту Ломову. Как она и предполагала, Ломов о каком-либо «дополнительном допросе» и не слыхивал.
Она сняла трубку.
– Охрана беспокоит, – квакнула трубка.
– Да! Да! – почти выкрикнула Мария Семеновна. – Что случилось?
– Да ничего особенного… – несколько удивленно отозвался охранник. – Молоко привезли. Пускать?
– Кто привез?
– Да кто обычно, Славик на «газельке».
– Проверь машину и отзвонись мне, – распорядилась
– Ладно…
Положив трубку на рычажки, Мария Семеновна, отметила, что у нее подрагивали пальцы.
– Нервы… – сказала она сама себе и усмехнулась. – Военное положение прямо…
Она вовсе не жалела о том, что, поддавшись уговорам Олега, ввязалась в это рискованное и, как она тогда думала, безнадежное мероприятие. Совершенно неожиданная поддержка опера Ломова приободрила ее, уверила в возможном благополучном исходе дела. Эффектное появление в нужный момент главного свидетеля она восприняла как добрый знак свыше. Противостояние с власть имущими перестало восприниматься игрой в одни ворота.
Мария Семеновна – кажется, впервые за все долгие годы работы директором детдома – получила возможность вот так прочно совместить эти два понятия: закон и справедливость. Получила возможность осознать, что, если ты прав, на персоны, которые привычно считались недосягаемыми и всемогущими, есть вполне реальная управа.
И это осознание как-то… омолодило ее, сделало более сильной. Придало ее жизни дополнительную остроту.
Конечно, она боялась за Настю. Но и страх теперь был каким-то другим. Новым. В нем появился элемент азарта. Она боялась, что могущественный Ростислав Юлиевич доберется-таки до Насти, но вместе с этим в душе Марии Семеновны до нерушимости окрепла уверенность: даже если такое и случится, их есть кому защитить. Не по своим годам взрослый старлей Ломов, больно ушибленный горем бывший прапорщик Переверзев, по-детски бесшабашный писатель Гогин и… воспитанник Олег, к которому она так привыкла, что он уже не казался ей таким странным, как в начале знакомства: все эти люди – теперь ее соратники. Хорошее слово соратники, точное. Со-ратники – те, кто стоят с тобой плечом к плечу в бою…
После той встречи в районном отделении полиции они собрались вместе еще один раз – в тот же день, когда детдом навестили пожелавшие остаться неизвестными молодые люди. От той встречи у Марии Семеновны сохранилось довольно странное впечатление: обсуждались почти исключительно текущие события и возможность дальнейших действий в свете этих событий. Как на военном совете. Друг о друге соратники почти не говорили…
Снова зазвонил телефон.
– Все нормально, – сказал охранник. – Пускать?
– Пускай, – разрешила директор.
Давным-давно был объявлен отбой, и в спальнях старшего отделения мало-помалу стихал шум. Дважды прошел по полутемному коридору туда-сюда позевывающий на ходу Евгений Петрович и скрылся в учительской.
Когда старшее отделение погрузилось в сон, Олег Гай Трегрей откинул одеяло, бесшумно спустил голые ноги с кровати, нащупал ими кроссовки. Обувшись, он выбрел в коридор и остановился у приоткрытого из-за жары окна.
Не спалось в эту ночь Олегу. Морщинка посередине лба остро темнела, вонзенная в переносицу.
А окраинный район, где располагался детский дом номер четыре, спал; спал сном беспокойным. Изредка с режущим ревом пролетали за темными пятиэтажками невидимые машины полночных любителей погонять по пустым трассам. То вспухала, то гасла нутряная музыкальная долбежка автомагнитол в близлежащих дворах. Совсем рядом с детдомом с рваной периодичностью всплескивался пьяный визгливый хохот. И где-то далеко, несмолкаемо и заунывно, выла автомобильная сигнализация под аккомпанимент хриплого, усталого собачьего лая.