Урусут
Шрифт:
Вечером дрались на палках, опять жрали бульон, подходили знакомиться другие малолетние ордынцы – Олег сидел, с тоской смотрел на темнеющее небо и думал – неужели, Господи, это теперь жизнь моя на многие лета? Степь, трава, кони и конина, вонь спящих вповалку тел, сизый дым под закопченным куполом юрты и кровавые набеги на чужие племена и народы? Жуть, жуть, жуть!
Когда укладывался почивать на войлок, ему знаками показали – выйди наружу, зовут. Уже зевая – загоняли за день, нехристи! – ступил за порог и развеселился – стояли старик-лекарь и его внучка. Девчонка прямо-таки нарядилась – в цветастом халате,
– Гостинец! – пояснил старичок открывшему рот от удивления парнишке. – Сухой слива, сладкий!
– Ну-у… – потер плотницкий сын макушку дланью, – спасибо…
– Станишь жену выбирать, выбирай Алтантуяа! Ты холёший гулям будишь, очень холёший! Ты ей нравишься!
– Да я как-то не тороплюсь пока…
– Завтра поход! Илыгмыш уходит! Войско уходит! К Тохтамышу! Оглан хочет, чтобы ты жену при нем выбрал! Вдруг не вернется?
– А куда поход? – живот почему-то заскребло изнутри.
– За Дон, на Москву!
– Почему на Москву?! – похолодел Олежка. – Зачем на Москву? Тохтамыш с Димитрием не в которе!
– Не знаю! – ответил лекарь. – Совсем не знаю! Тоже ухожу! Убьют – возьми Алтантуяа, самый холёший жена будет!
Олег развернулся и пошел в юрту. Какая, к чертям, жена, когда ордынцы опять на Русь лезут?! Он упал на войлок, подложил под голову шапку, уткнулся лицом в облезлый беличий хвост и беззвучно и горько зарыдал. Соленые слезы текли по свежему рубцу на грязной щеке, плечи тряслись. Война! Да устоит ли Москва?..
Часть 3
Апрель 1982-го года
Москва
I
Если сновидение становится отчетливым и понятным – наступило утро. В последнее время ему постоянно снились вьючные животные. Невиданные в реальной жизни мулы, буйволы, ослы… Сейчас Олег почему-то скакал на коне, приземистом, с длинной гривой, в маленьком седле, воздух становился полупрозрачным и водянистым из-за поднимающегося солнца – он от кого-то или чего-то отчаянно бежал. Страх ощущался ясно, настолько, что он проснулся. Пробуждение до нудного звона огромного будильника – вообще-то, в радость. Сразу можно включать фонарик и под одеялом читать очередную книжку – сейчас фаворитами являлись Любавский, Павлов-Сильванский и Допш на английском – пока механическое чудовище противным рыком все же не подаст сигнал, что пора на пробежку. И после этих двадцати пяти интенсивных минут физического развития в противовес духовному (Допшу данное время тоже не являлось лишним) можно собираться в школу. Но сегодня, едва он разомкнул веки, юный ученик увидел на фоне разгорающихся утренних заоконных сумерек фигуру брата в кресле. Уши на голове стали непропорционально большими – из-под наушников пробивался манящий звук, на проигрывателе «Электроника» горела красная лампочка. Новая пластинка!
Олег выпрыгнул из кровати, подбежал к Игорю. Тот со вздохом стянул наушники.
– Ну и что тебе не спится?
– А тебе? – разобиделся младший. Братец, наверное, пришел вчера слишком поздно – сначала тренировка, потом альбом выменивал – вот Олег раньше нужного и заснул. Мог бы Игореша, однако, разбудить, похвастаться. Не-е-ет, все себе, единоличник! И ночью обязательно раз прослушал, и утром раньше обыкновенного поднялся.
– «Цеппелины»! – гордо ответил тот. – 79-й, свежак!
– «Вход через выход»! – восхитился соня. – С обложкой?
– На, – Игорь взял со стола четырехугольный конверт и протянул его брату.
Тот жадно схватил искомое в руки и, отодвинув штору, поднес к окну. На обложке изображался человек, сидящий за стойкой бара. В руке он сжимал клочок почти полностью сожженной записки. Рядом стояло еще пять посетителей. Олег восхищенно присвистнул.
– А самое интересное, – заерзал в кресле старший, – что если вкладыш смочить водой, то он станет цветным! Я вчера еле вытерпел, так хотелось это сделать! Но я решил, что тогда ты меня точно убьешь.
– А за что еще я должен тебя убивать? – изумился ученик, и вдруг страшная догадка вонзилась в мозг. – Ты «Лед Зеппелин» не просто так взял послушать?
Брат, скорчив расстроенную мину, покачал головой.
– Ну конечно! – продолжил развивать дедукцию Олег. – Иначе кто б тебе дал конверт и разрешил эксперимент с вкладышем! И не купил – откуда деньги?!
Старший молча кивнул.
– Обменял! – ахнул соня. Все проспал!
– Ну, он пятьдесят рублей стоит! – оправдываясь, заговорил Игорь. – А не забрать я его не мог…
– На что выменял, рожа? – заскрипел зубами Олежка.
Старший виновато развел руки:
– На «Династию» «Кисс» и на квиновский «Джаз».
Юный меломан со стоном рухнул на соседний стул.
– Две за одну! Дурак!
– Сам дурак! – обиделся старший. – «Кисс» попиленный – максимум четвертак…
– «Квин» – сороковник! – чуть не заплакал Олег. – И причем тут деньги, это же моя любимая пластинка…
– Твоя любимая, но покупал ее я, и за свои! – рассердился Игорь. – Она тоже пиленная, так что – тридцатник. Итого – 55, все по-честному. Пятерку сдачи мне дали. Значочками своими занимайся, а в мои дела не лезь.
– Ну конечно, – Олег поднялся со стула и побрел было из комнаты. Обернувшись, выдавил из себя: – Я бы «Квинов» у тебя сам выкупил. Почему не предложил?
– Я «Джаз» переписал всем, кому можно, – приложив ладонь к сердцу, что означало крайнюю степень искренности, ответил брат. – Как и «Династию». Одна запись – трояк. Я на «Цеппелинах» минимум двадцатник сделаю. А то и тридцатник. А «Джаз» на мафоне можешь слушать.
– Спекулянт! – уже у двери пробормотал младший, впрочем, уже совсем не зло.
– Сам такой! – улыбнулся брат.
– Я умоюсь и вернусь – без меня вкладыш не трогай!
– Только ты в темпе.
– Ланна!
Олег юркнул через коридор в туалет, затем зашел в ванную и принялся долго плескать себе в лицо холодной водой, потер за ушами, смочил затылок и шею. Вытерся, тихо выполз, закрыл за собой дверь, шпионом прокрался на кухню. Открыл холодильник, как назло, звякнули бутылки. Наклонился, взял бутылку кефира, осторожно, прокрутив, снял зеленую крышечку из фольги, отпил из горлышка. Вот тебе и окончательное пробуждение. Заскользил вдоль стены обратно. В узком коридоре между стен была укреплена отполированная труба из нержавейки – домашний турник. Он подпрыгнул, ухватился поудобнее, начал подтягиваться. Раз-два-три… Десять… Восемнадцать… Слез, опять не дойдя до двадцати.