Ущелье дьявола
Шрифт:
— Ты неплохо провела время, — кисло произнес он. — Неужели ты ничего не умеешь делать как следует? Сейчас ты отправишься в Бергквару и передашь писарю, что я зайду к нему в понедельник, если он не против.
Посылая туда Гуниллу с таким пустяковым поручением, Карл был себе на уме. Ему хотелось как можно скорее свести дочь с писарем, пока тот еще не нашел себе другую жену, этот инспектор всей Бергквары. Это был уже не очень молодой вдовец. Было самое время продемонстрировать ему возможности Гуниллы. Более солидной
Гунилла обрадовалась этому поручению. Ей так нравилось разговаривать с писарем.
Но даже в своих самых диких фантазиях она не могла подумать, что отец делает из них пару! И если бы она узнала об этом, она не побежала бы с таким озорством по заросшей травой тропинке!
Подойдя к лесу, откуда открывался вид на деревню и усадьбу Бергквара по другую сторону полей и лугов, она внезапно остановилась. С холма доносились жалобные звуки свирели.
Во всем, за что бы ни брался бедняга Эрланд Бака, его ждали неудачи. Вот и с этой свирелью тоже.
— Гунилла, подожди, — крикнул он, видя, что она собирается пройти мимо. — Иди, я тебе что-то покажу!
Она неохотно остановилась. Она сердилась на него еще за прошлую встречу, когда он нес всю эту «чепуху».
— Иди сюда, посмотри, что я нашел в траве! Любопытство победило.
— Я очень занята, — предупредила она его, подходя поближе. — Теперь уже вечер и…
— Посмотри, — сказал Эрланд, показывая на землю.
— Нот это да! — удивленно произнесла Гунилла, наклоняясь над первой, бледно-голубой фиалкой. — Как хорошо, что ты не сорвал ее, Эрланд! Пусть растет, она такая красивая!
Эрланд Бака смотрел на нее сияющими от гордости глазами. Он был худощавым, сутулым юношей, его руки и ноги двигались неловко и неуклюже, а явное восхищение Гуниллой делало его неуверенным в себе. Тусклые темные волосы всклокочены, уже пробивается бородка и усы — редкая, курчавая растительность, которую ему приходится сбривать. Зато глаза добрые, к тому же в детстве он был ее товарищем по играм. Теперь же, в эротическом плане, он опережал ее в развитии. Она по-прежнему думала о ребяческих проказах, а в его голове было уже совсем другое. Эрланд всегда был романтиком и мечтателем, почти поэтом. Именно это так раздражало теперь Гуниллу, поскольку проявлялось в таких формах, которые были для нее неприемлемы. Она считала его просто напыщенным и незрелым, невольно сравнивая с писарем из Бергквары.
Гунилле нужна была фигура отца, а не любовника. Но ни она, ни Эрланд этого не понимали.
— Мне придется уехать, — сказал он твердым голосом.
— Уехать? Тебе? Куда?
Он расправил плечи.
— Я должен стать наемным солдатом.
— Что это значит?
— Я не знаю, — смущенно признался он. — Но хозяин сказал мне, что я должен отправиться в смоландское верховное командование, в
Гунилла не знала, что сказать.
— Ты долго пробудешь там? — наконец спросила она.
— Не знаю, — печально ответил он. — Надо мной смеются в деревне. Говорят, что из меня никогда не получится мужчины. Говорят, что хозяин правильно делает, посылая меня туда.
Она молчала, будучи, в сущности, того же мнения.
— Говорят, что мне скоро дадут землю, — растерянно произнес он.
— С кем же я теперь буду играть? — кротко спросила она. — Ведь ты уедешь…
Но Эрланд не слышал ее слов. Он смотрел на нее с невыразимым восхищением.
— Как ты красива, Гунилла!
— Ах, перестань болтать чепуху!
— Это не чепуха! Ты… Ты никогда…
— Что еще?
Ее сухой тон лишил его последнего мужества. Руки, жаждущие прикоснуться к ней, бессильно повисли.
— Нет, ничего…
— Нет, не будь таким печальным! Скажи, что ты хочешь?
— Давай присядем.
— У меня нет времени, — сказала Гунилла, но вес же села на траву, стараясь не задеть фиалку. Ко начинало раздражать все это.
— Что же ты хотел сказать мне?
— Что у меня на груди растут волосы.
— Очень глупо с твоей стороны! — запальчиво произнесла она.
— Да, это правда! Посмотри!
Но успела она остановить его, как он рванул шнуровку на рубашке и показал ей свою тощую, бледную грудь.
— И где же они? — бессердечно спросила она.
— Разве ты не видишь? Здесь… Нет, где они были… Да, вот здесь!
— Ничего не скажешь, — сухо заметила она, глядя на две еле заметные волосинки. — Какая мерзость!
Эрланд тут же зашнуровал свою рубашку.
— А у тебя есть?..
— Нет, у меня этого нет.
— Нет, я имел в виду другое!
Гунилла уставилась на него. Потом вскочила, преисполненная отвращения.
— Ах, мерзкий негодяй, какой ты отвратительный! Убирайся к черту на свою солдатскую службу и никогда больше не возвращайся сюда!
Он тоже вскочил.
— Нет, Гунилла, подожди, я обещаю, что не буду так больше говорить!
— Отпусти меня, — прошипела она, пытаясь вывернуться и высвободить руку. — Мне нужно идти к писарю с поручением от отца. Писарь намного вежливее тебя, ты же так глуп, глуп, глуп…
— Этот старикашка? — недоверчиво произнес Эрланд. — Как ты можешь сравнивать его со мной!
— Вовсе он не старикашка.
— Старикашка!
Видя, что спор этот бесполезен и что он начинает терять ее внимание, Эрланд переменил тему разговора.
— Гунилла, это правда, что твой отец слышал странные звуки, доносящиеся с пустоши?
Стараясь держаться от него на расстоянии, она агрессивно прошипела:
— Что за чушь? Ведь это же было так давно, зимой, а может, прошлой весной…