Ущелье Разбитого Сердца
Шрифт:
— Тогда почему вы носите два револьвера, шериф?
— Потому что есть по меньшей мере дюжина людей, которые спят и видят мою голову на блюде. Те, кого я засадил в тюрьму, но уже вышел на свободу. Ни один из них не осмелится состязаться со мной в открытой схватке, потому что у меня репутация человека, который не промахивается. Но она защитит меня не лучше, чем лист бумаги, если меня застанут невооруженным. — Пирс похлопал по обеим кобурам. — Это мой страховой полис, преподобный.
На лице пастора было написано недоверие. Шериф продолжил:
— А что касается индейцев… Я согласен, есть лучшие способы умиротворять индейцев, чем проделывать в них дырки. Поэтому я просил губернатора дать мне статус официального агента по сношению с индейцами этих территорий. И кое-каких успехов я добился. Думаю, что паюты мне сейчас доверяют. Кстати… — он посмотрел на соседний столик. — Полковник! — Клермонт вопросительно поднял брови. — Было бы неплохо задернуть занавески. Мы въезжаем на враждебную территорию. Нет смысла привлекать к себе чрезмерное внимание.
— Так скоро? Хотя, вам лучше знать. Генри, выполните просьбу шерифа, а потом сходите к сержанту Белью, пусть он сделает то же самое.
Лицо Пибоди застыло от ужаса.
— Но вы говорили, что индейцы вам доверяют!
— Доверяют, но только мне.
— М-да…
Пибоди несколько раз судорожно сглотнул, хотя он давно уже ничего не ел, и погрузился в мрачное молчание.
Генри подал кофе в салон. О'Брейн позаботился о виски и вине. Когда все перешли туда, зеленые плюшевые занавески на всех окнах были плотно задернуты.
Посидев немного, доктор Молине отставил свой стакан, поднялся, потянулся и прикрыл весьма нескромный зевок.
— Прошу прощения, завтра трудный день. В моем возрасте человек должен высыпаться как следует.
— Трудный день? — переспросила Марика. — В это невозможно поверить, доктор.
— И тем не менее. Вся наша аптека была погружена лишь вчера в Огдене. Ее нужно тщательно проверить до прибытия в форт.
Марика улыбнулась.
— Почему вы спешите, доктор. Разве нельзя сделать это по прибытии на место?
Молине внимательно посмотрел на Марику и повернулся к полковнику.
— Полагаю, что скрывать истину не только бессмысленно, но и оскорбительно для взрослых людей. Сейчас все, кто находится в этом поезде, отрезаны от остального мира и останутся в таком положении, пока мы не прибудем в форт, где истина все равно обнаружится.
Клермонт устало поднял руку, чтобы остановить этот многословный поток.
— Понимаю вас, доктор. Пожалуй, тайну можно раскрыть. — Он помолчал, поочередно всматриваясь в лица сидящих в салоне людей. — Доктор Молине вовсе не военный врач. Он никогда им не был. Он ведущий специалист по особо опасным инфекционным заболеваниям. А солдаты в этом поезде должны сменить тех людей, которые умерли в форте Гумбольдт.
Голос Марики упал до шепота, когда она спросила:
— А как они умерли?
— Я хотел бы, мисс Ферчайлд, чтобы мне не нужно было отвечать на этот вопрос. Или на другой, например, — почему наш поезд идет так быстро? Почему спешит доктор Молине?… — Полковник вздохнул и сказал: — В форте Гумбольдт эпидемия холеры.
По реакции присутствующих легко было понять, кто уже знал об этом — губернатор, Молине и О'Брейн никак не выразили своего удивления. Пирс лишь слегка нахмурился, у Дикина сузились глаза, но в остальном они остались совершенно спокойными. Зато Пибоди и Марика были испуганы.
Первой заговорила девушка:
— А мой отец? Отец?!
— Я вас понимаю, дитя мое. — Губернатор подсел к ней и обнял за плечи. — Я хотел вас избавить от всего этого, но подумал, что если ваш отец заболел, вы бы захотели…
Пибоди неожиданно выскочил из кресла, в котором сидел, и закричал с изумлением и яростью, удивившей всех:
— Да как вы смели! Губернатор Ферчайлд, как вы могли подвергать свою племянницу такому риску?! Я не нахожу слов!… Я настаиваю на немедленном возвращении в Риз-Сити и… если…
— Повернуть состав на одном полотне, пастор, — сказал О'Брейн почти безразличным тоном, — весьма мудреное дело.
— И потом, пастор, — возмущенно зарокотал губернатор, — за кого вы нас принимаете? За самоубийц или за дураков? Поезд везет медикаменты, которых хватит, чтобы справиться с любой эпидемией. И мы, разумеется, останемся в вагонах, пока доктор Молине не объявит, что с холерой покончено.
— Доктор! — Марика схватила Молине за руку. — Вы — врач. Но ведь и у врачей столько же шансов заразиться, как у любого другого человека?
Молине отечески похлопал широкой ладонью по изящной руке девушки.
— Только не у меня, мисс. Я уже болел холерой и выжил. Теперь у меня к ней иммунитет.
Неожиданно заговорил Дикин.
— Где вы подцепили холеру, доктор?
Все посмотрели на него с удивлением. Каким-то образом считалось, что преступникам, как детям, можно присутствовать, но нельзя разговаривать. Пирс хотел было что-то ответить, но Молине жестом остановил его.
— В Индии, — ответил он. — Там же я и изучал эту болезнь. А почему вы спросили?
— Обычное любопытство… А когда это было?
— Восемь лет назад. И все же, почему вас это интересует?
— Я кое-что смыслю в медицине.
— Хватит, — резко сказал Пирс арестованному и повернулся к Клермонту. — Полковник, сколько человек умерло в форте Гумбольдт?
Полковник ответил, как всегда, четко и авторитетно:
— По данным, которые мы получили шесть часов назад, из гарнизона в семьдесят шесть человек умерло пятнадцать. И мы не знаем, сколько всего больных. Доктор, у которого огромный опыт по этой болезни, считает, что число заболевших должно составить от двух третей до трех четвертей всего гарнизона.