Ушелец
Шрифт:
Первым делом он выставил перед собой обе руки и проверил, что показывают его любимые циферблаты на наручах. Как всегда, ни черта не понял. Перед десантом у него так и не нашлось времени как следует изучить эти приборы. Неуверенно пощелкал переключателями газового смесителя за спиной: стрелочка на индикаторе «О 2» дернулась в сторону нулевой отметки. Раскин поспешно вернул переключатели в предыдущее положение и зарекся к ним прикасаться до окончания миссии.
В динамиках по-прежнему хрипело. Хваленая рация и ее пьезомеханизм либо не стоили выеденного яйца (как Раскин и предполагал), либо сломались в минуту его позора, — когда он проверял
Тик-тик-тик — постоянно капало сверху. А идиотский хронодатчик функционировал — как назло. Наверное, и впрямь — самый надежный прибор в скафандре.
Кстати, время бежало, пора было приниматься за работу. Раскин огляделся: он находился в узкой, петляющей ложбине. Удивительно, как Скарлетт ухитрилась посадить сюда челнок! Слева поднимался крутой склон высотой в два — два с половиной человеческих роста. Справа, шагов через двадцать, начинался пологий подъем. Это были пресловутые каменные гребни, которыми встопорщилась лавовая долина после удара астероида. Все, как один, повернуты пологой стороной к Кратеру, крутой — ко всему остальному Забвению.
Раскин тремя прыжками поднялся на ближайший гребень. Взгляду предстал мертвый, но одновременно удивительный пейзаж. Застывшая страна каменных волн, бесконечная череда подъемов и спусков; ни тени движения, лишь унылая пыльная поземка текла вдоль дна впадин между гребнями. Горизонт так близок, что, казалось, можно было вытянуть руки в стороны и соединить север с югом. Над долиной — усыпанное звездами небо, полупрозрачные хвосты комет цепляют взгляд. Их возле 61-й Лебедя крутится — что мух возле сладкого. Небо подсвечено красным, словно заревом близкого пожара. На востоке чернел скальный хребет — ближняя стена Кратера. На западе звезды пропадали на фоне встающей стеной зари. 61-я Лебедя оставалась невидимой, но над горизонтом, словно инопланетный цветок в воспаленном обрамлении, извивалась нить протуберанца. Тонкая нить, словно гиф грибницы.
— Так вот ты какой, цветочек аленький… — пробормотал Раскин.
Неожиданно его внимание привлекло движение среди гребней на юге. Поднялся ветер. Он натянул и заставил трепетать полотно, непонятно как очутившееся здесь. От полотна вглубь расщелины тянулись перепутанные стропы. Парашют?
Раскин оттолкнулся от края гребня, пролетел метров пятнадцать, болтая ногами, и на этот раз смог мягко приземлиться на середине соседнего склона. Подпрыгивающей походкой взбежал на его вершину — он уже почти адаптировался к пониженной гравитации — и по щебенистой насыпи спустился в расщелину. Здесь он обнаружил прикрепленный к парашюту существенно помятый шар из тусклого металла. Шар был диаметром примерно в один метр и выглядел очень тяжелым. Сквозь дыру в округлом боку Раскин увидел переплетение толстых медных жил. Что это: один из тех радиопередатчиков, что установил в долине экипаж «Ретивого»? Зонд, отправленный исследовательским кораблем при царе Горохе, в пору тотального увлечения темпоральным ребусом Забвения?
Однако долго изучать находку ему не пришлось. Размеренное «тик-тик-тик» у виска вдруг изменило ритм.
Тикитикитикитик!
«Смещение»!
Раскин бросился вниз, на щебень.
Вот оно! Капкан Забвения захлопнулся. Теперь бы не сплоховать!
Он сжался в позе эмбриона и отпустил внутреннюю пружину.
Ну же! Распрямись! Мгновенно! Со взрывом!
Он всегда ощущал себя на грани. Он мог включать форсированный метаболизм рефлекторно. Обычно хватало легкого толчка, какой-нибудь
Электроны вяло кружили вокруг унылых атомных ядер. Аминокислоты образовывали непрочные пептидные связи. Мир погружался в гомеостазис.
Перед глазами появились лица ребят из его старой группы. В мельчайших подробностях. Он, как наяву увидел, задорные глаза Ли Вэя и волосатую родинку на его подбородке; в ушах зазвучал холодный голос с хрипотцой — это Элдридж читал вслух газету, речь шла о новой политике Солнечной Федерации в связи с укрепляющимися добрососедскими связями с цивилизацией Треугольника. Он вновь услышал отвратительный звук — так Кайзер с пристрастием скреб лезвием подмышку; от этого типа всегда разило на три версты, несмотря на дезодоранты. Как он только не задыхался в своем скафандре…
Надо же! А он был уверен, что образы этих людей навсегда стерлись из его памяти.
Тикитикитикитик!
Зато они не забыли его.
Тикитикитикитик!
Они ждали все это время.
Здесь, на Забвении. Ждали, когда он спустится. К ним. На встречу.
Их тела перегнивали внутри скафандров, превращались в прожаренные рентгеновскими лучами и ультрафиолетом безгубые мумии, а их души терпели и лелеяли надежду о том, что когда-нибудь он попадет к ним в руки.
Теперь здесь были все. Вся группа. В тех самых тяжелых роботизированных скафандрах, в которых испустили дух, но почему-то без шлемов, — да и зачем покойникам воздух? Они обступили его — исполины, полубоги над жалким, скорчившимся у их ног человечком. Они стояли, покачивая почерневшими головами. Они не одобряли его тщеславия и самоуверенности. Как он мог подумать, что у одного — одного! — выйдет то, что не получилось у всей группы?
В какой-то миг ему показалось, что у него и в самом деле ничего не выходит. Что он не может разогнать свой организм до скорости «волны». Он скрипел зубами и глухо стонал от отчаяния и охватившего его животного ужаса. С губ свесились клейкие тяжи слюны. Он бился затылком об шлем. Он умирал. Он был один под красным небом, на этой планете. На планете, которая убивает людей.
— Есть такое восточное изречение: если ждешь друга, не принимай стук своего сердца за топот копыт его коня…
О боже! Кто это говорит? Чей монотонный голос рождает слова под шлемом белого керамического скафандра с неотвратимостью и скукой хозяйки, развешивающей на веревки белье?
— Мы ждем контакта, но пока нет ни одного достоверного факта, который бы указывал на то, что мы — не одиноки. Что, кроме нас, в этой Вселенной существуют живые организмы, наделенные разумом, свободой воли и жаждой познания. Равные нам по могуществу и способные на обмен информацией.
Раскин понял, что это продолжает читать газету дружище Гордон Элдридж. Ага, ври больше. Ничего эдакого там не писали. Помним-помним! Не проведешь! Да и сам ты сейчас стоишь истуканом, черный, как головешка, и страшный, как смерть, а не читаешь. Не можешь читать. И газета та истлела давным-давно, как истлел твой мозг, приятель…
— Если существуют сверхцивилизации, то почему они до сих пор не установили с нами контакта?..
У его забрала возник обтянутый остатками серой пергаментной кожи череп. По характерному запаху — как мог запах проникнуть через скафандр? — Раскин понял, что это наклонился Кайзер. Вонючка и при жизни отличался настырным характером.
— Тик… Тик… Тик… — отщелкала трещина рта. — Вот так и Шестой… — выдохнул почти что нежно. — Группа… в комплекте… Тик… Тик… Тик…