Усилитель жизни
Шрифт:
Под неярким осенним солнцем шумела моторами и спешила по своим делам безбрежная, суетливая, равнодушная и все же родная, единственная в мире Москва. Огромный, во всю стену шестиэтажного здания рекламный щит изображал обросшего пятидневной щетиной молодого человека с накачанным торсом и бессмысленно-значительным взглядом, одетого в одни лишь джинсы, каковые, видимо, он и рекламировал. У Антона шевельнулась ленивая мысль, что в таком костюме гораздо больше хотелось бы видеть особу противоположного пола, он скользнул взглядом в сторону и сразу же узрел на другой стороне бульвара искомое. На таком же плакате. Правда, самое интересное девушка прикрыла руками, но, в общем, так было тоже неплохо. Вот ведь прохвосты, подумал
***
Да, значит они встретились, когда оба были на первом курсе, в феврале, на чьем-то дне рождения. Не то чтобы он тогда влюбился с первого взгляда, но понравилась она ему сразу. Красивая… ну или, как минимум, очень симпатичная девушка. Чуть выше среднего роста, с хорошей фигурой, длинными светлыми волосами и серо-голубыми глазами, блестевшими каким-то особенным мягким блеском. Таких глаз Антон больше ни у кого не видел. Очень энергичная, живая и общительная, со смехом, как заливистый колокольчик. Телефон она дала ему без проблем. После этого они встретились раз, другой… и вдруг он обнаружил, что без этого уже не может.
Каждый раз, оказавшись рядом с Юлей, он начинал чувствовать себя как-то необычно. Как будто переходил в другое состояние сознания, в котором все вокруг становилось более ярким, глубоким, интересным. Как будто действовал легкий, но мощный стимулятор. И все, что было нужно для перехода – лишь встретиться с ней и пойти куда-то.
Они просто гуляли вечерами по городу. У Юли был настоящий талант по части выбора маршрутов. Москва, может, и не самый прекрасный город мира, если смотреть на нее беспристрастыми глазами. Но во время их прогулок она делалась другой. Прозрачной и тихой; погруженной в мягкие сумерки или светящейся огнями… Пропадали вечные спешащие толпы и стада машин, возникали из ниоткуда тихие, милые переулки, уютные дворики, просторные набережные… О чем-то они разговаривали, и это было ужасно интересно обоим. Хотя Юля еще умела как-то так тонко похвалить собеседника, что Антон сам иногда удивлялся, до чего он делался разговорчивым и остроумным в ее присутствии. Пару раз лил дождь, и они прятались от него под одним зонтиком. Ходили в кино, в театр, на какие-то выставки. В общем, внешне все было как обычно в таких случаях, а внутренне – так, что хотелось еще и еще.
Ради Юли он научился играть на гитаре и петь. Кое-как бренькал он и раньше, но тут вдруг оказалось, что есть для кого стараться, и Антон неожиданно открыл в себе неплохой голос и какой-никакой исполнительский талант. Они потом ему не раз бывали полезны в самых разных обстоятельствах.
Однажды в начале лета, долгим и светлым вечером, они бродили по центру Москвы, где-то между Тверской и Новым Арбатом. Шли по переулку, потом зачем-то завернули в подворотню и попали во дворик, где стоял небольшой особняк, окруженный старыми липами. Рядом с дверью особнячка висела затертая табличка с названием какой-то конторы, помещавшейся внутри. Дворик был уютным, только очень уж запущенным. Одну его сторону перегораживала крошащаяся кирпичная стена, в углу громоздилась куча ржавого железа, асфальт был весь в заплатках и лужах. Но все равно тут было тихо и хорошо. Юля огляделась вокруг.
– Ах! – улыбнувшись, выдохнула она. – Все-таки люблю я такие места. Даже когда тут так… неприбрано. Слушай, а что там на табличке написано?
– «Москомводхозстройпроект», – не без труда прочитал Антон. – Работают люди, проектируют что-то.
– А раньше, до революции, в нем, наверное, какой-то богатый человек жил…
Антон оглядел особнячок.
– Вряд ли очень богатый, – подумав, сказал он. – Дом ведь не такой уж большой. Да и вокруг никаких служб не видно. Жил в нем, допустим, врач. Или профессор. Или инженер. С семьей и прислугой.
– Инженер? – недоверчиво переспросила Юля. – С прислугой? Да ну. То-то сейчас в этом домике каких-то проектировщиков, небось, человек тридцать сидит.
– Знаешь, есть такое мнение, что до революции инженер – это было совсем не то, что сейчас. Году в тысяча восемьсот каком-нибудь молодого специалиста прямо после выпускных экзаменов у крыльца встречала коляска, заранее посланная каким-нибудь заводчиком, – Антон ощутил сладкую грусть и гордость за этих своих собратьев вековой давности и увлеченно продолжал, – Коляска, естественно, была в комплекте с персональным кучером. А на месте ожидал, как положено, дом с остальной прислугой. Садился этот вчерашний студент на мягкие подушки и ехал… трудиться на благо России.
Эту легенду им как-то на лекции рассказал старый преподаватель. Скорее всего, он ее не выдумал, но по нынешним временам она звучала, как «Тысяча и одна ночь».
– Надо же! – удивленно сказала Юля. – Но вообще-то… все равно не очень верится. Может, это уже потом сочинили?
– Вряд ли все сочинили. Вот у Толстого я читал, – Антон сам удивился, как у него сейчас все к месту всплывало в голове, – там в одном ряду жалованья перечислены директор банка и инженер, причем у второго цифра даже больше. Может, конечно, в деталях были различия – но не мог же он всю ситуацию переврать. Явно эти ребята были не из последних.
– А где это у Толстого?
– В «Анне Карениной», как ни странно.
– Ты что, серьезно, «Анну Каренину» прочитал? Всю?
– Да. А что?
– Ну… не знаю. Я думала, ее только женщины читают. Любовный роман все-таки…
– Почему только любовный? Скорее уж психологический. По-моему, там самое интересное – это где он показывает, что у людей в голове происходит. Особенно когда человек думает одно, говорит другое, а делает вообще третье. Я такого проникновения в чужие мысли больше ни у кого не видел.
– Хм… ну ладно, психолог ты наш. Доморощенный! – развеселилась Юля. – А скажи тогда, – она внимательно посмотрела на него, – тебе какая линия больше понравилась – Анны и Вронского или Кити и Левина?
Антон подумал.
– Вторая, – сказал он. – Анна, честно говоря, мне даже слегка неестественной показалась. Одни сплошные эмоции.
– Да? – удивилась Юля. – А по мне, наоборот, Кити и Левин какие-то надуманные… Слишком правильные, что ли. То есть в идеале все, наверное, как-то так и должно быть. И родители меня тоже так воспитывали. Но мне самой… что-то не верится в такие возвышенные отношения.
– Почему же не верится? – улыбаясь и пытаясь слегка приобнять ее, спросил Антон.
– Да вот так… не верится, и все, – тоже с улыбкой, но ловко выскальзывая у него из-под руки, ответила Юля. Антон остался стоять, усилием удерживая улыбку на лице и делая вид, что он ничуть не огорчен.
Это происходило уже не в первый раз. Как любой юноша восемнадцати лет, Антон хотел не одних лишь романтических прогулок с так нравящейся ему девушкой. Но Юлина взаимность, как стало постепенно выясняться, не шла дальше этих прогулок и разговоров. Ей с Антоном было интересно, даже очень, но не более того.