Усилитель жизни
Шрифт:
Вообще-то такое случается, особенно при большом выборе поклонников. Каждый молодой человек нравится, но, как бы это сказать… не целиком. Но тогда он не мог себе представить, что с кем-то может быть так интересно гулять и разговаривать, а дальше – ничего. То ли он был о себе слишком высокого мнения, то ли не понимал, как можно не ответить любовью на любовь. А может быть, его любовь была тогда, как бы сказать, неубедительна. По крайней мере для такой привлекательной и одновременно самостоятельно-волевой особы, какой оказалась Юля.
Если знакомство достаточно близкое, физическая тяга женщины к мужчине или включается довольно быстро, или
В результате они продолжали общаться так, как, должно быть, это делали благовоспитанные отпрыски родовитых семейств в викторианской Англии. Юлю можно было взять под руку или немного обнять за талию, но от попыток перейти к более серьезным действиям она мягко, но непреклонно уворачивалась. А когда наступало расставание у двери ее подъезда, она еще что-то говорила, улыбалась, потом поворачивалась и… все. Дверь захлопывалась, и Антона пробивало острое ощущение собственной несчастности. Он просто не знал, что делать. Хотелось завыть, глядя в небо. Постепенно боль слабела, но до конца не проходила. Он сколько-то дней мучился, потом звонил ей опять, они опять встречались, и все повторялось снова.
Так прошло лето и осень. Ничего не менялось и, хуже того, Антон постепенно начал чувствовать, что Юля как-то отдаляется от него. Прогулки их становились короче, а договариваться о каждой следующей было все сложнее. Юля отговаривалась занятостью. Может, действительно у нее было много дел в институте и еще где-то… где именно, она не говорила. Он не знал, как люди должны делить время при неизвестных ему, гипотетических, правильных отношениях, но смутно понимал, что конкретно у них что-то неправильно.
Как-то вечером в конце ноября он несколько раз звонил ей. Родители бесстрастно сообщали, что ее нет дома, и лишь после одиннадцати Антон наконец застал Юлю.
– Знаешь, на этой неделе у меня что-то совсем не получается, – сказала она. Голос был обычный, то есть спокойно-благожелательный, но Антону эта благожелательная уклончивость за прошедшие месяцы уже успела встать поперек горла. – Может быть, как-нибудь на следующей встретимся?
– На следующей у меня работы очень много, – решился схитрить он. На самом деле, работы, то есть лекций, домашних заданий и собственно работы в университетской лаборатории, которая была его любимым местом, много было всегда. Но по сравнению с ней, Юлей, это было неважно. – А там уже сессия близко, куча всяких контрольных и зачетов… Так что может, все-таки на этой неделе попробуем? Хотя бы ненадолго.
Юля задумалась.
– Ну хорошо, – наконец сказала она, и в ее интонации Антону в первый раз почудилось легкое раздражение. – Давай тогда в среду. У меня две пары во второй половине дня, а потом мы можем часика на полтора пересечься. Договорились?
Встретившись, они недолго погуляли, потом посидели в кафе. Все в этот раз происходило как-то не так, поспешнее, чем надо, и от этого Антон, как ни старался быть спокойным, чувствовал усиливающееся раздражение. Похоже было, что Юля куда-то торопится, но не хочет об этом говорить. Еще не прошло обещанных полутора часов, когда она, уже не в первый раз украдкой взглянув на запястье, посмотрела на него и сказала слегка извиняющимся голосом:
– Мне уже пора. Жаль, что сегодня так ненадолго получилось. Может, как-нибудь в другой раз…
– Да, наверное, – через силу произнес Антон. – Давай я тебя хоть до метро провожу.
Они молча дошли до метро. Антон держал Юлю под руку, и когда в толпе их прижимало друг к другу, он несколько раз тыльной стороной ладони касался сквозь одежду ее груди. Эти прикосновения были ему приятны, но одновременно вызывали досаду и словно бы стыд, потому что он делал украдкой – так, что она не чувствовала или не придавала значения (или вообще воображал, что делал) – то, что она бы ему не позволила сделать в открытую. Нет, так больше было нельзя, невозможно…
Они спустились вниз и подошли к платформе. Фары подходящего поезда уже виднелись в глубине тоннеля.
– Ладно, я поеду, – сказала Юля тем же своим спокойным тоном. – Ты звони как-нибудь вечером…
Досада, копившаяся в Антоне столько месяцев, вдруг прорвалась:
– А может, не стоит? – сказал он каким-то неприятным, скрипучим, самого себя удивившим голосом. – Какой смысл, если опять будет… как сейчас? – он сразу понял, что это прозвучало глупо. Глупо и обиженно-агрессивно. Но он не мог бы сейчас сказать по-другому. Подходящих, правильных слов почему-то не было.
Юля молчала, все так же спокойно и немного сочувственно глядя на него. Опять вместо того, чтобы ответить, она уклонилась. Тут было то же самое, что с другими неприятными вопросами.
– Ну… как хочешь, – наконец произнесла она, словно бы речь шла о чем-то малозначительном. И опять замолчала.
Антон тоже молчал, не зная, что еще сказать. Он просто смотрел на нее. Не мог отвести взгляда от ее длинных золотых волос, от прозрачных глаз… Он понял, что они прощаются навсегда. Как глупо. Снежная Королева, подумал он. Что-то она сделала с моим сердцем. Юля тоже, кажется, взгляднула на на него чуть внимательнее, чем раньше, но длилось это лишь секунду. Подъехал поезд, двери открылись и закрылись, поезд завыл, словно снежная буря, уносящая повелительницу северного царства… все.
***
Оказалось, не все. Месяца через три Антон не выдержал и позвонил снова. Он совершенно не мог вспомнить, о чем и как они тогда говорили. Похоже, она была рада. Или, скорее, не придала ни расставанию, ни возвращению такого значения, какое придавал им он. А дальше было почти так же, как раньше. Может быть, Юля стала к нему чуть внимательнее… чуть нежнее стала с ним разговаривать. И все.
От этого повторяющегося битья о бетонную стену Антон скоро опять впал в отчаяние. И от отчаяния ему вдруг пришла в голову дикая для его спокойного и рационального ума идея – попробовать сыграть, так сказать, красивую страсть. Некоторые от рождения обладают неотразимой харизмой или инстинктивно овладевают искусством обольщения, актерством, к которому питают слабость многие женщины. Но он так не умел. Хотя тут и игры-то особой не требовалось – просто показалось, что если он сможет сказать ей о том, что у него на душе, другими, необычными, красивыми словами – контакт все-таки включится, лед треснет… Он несколько дней обдумывал эту идею. Она была чистым безумием – но вся эта история с Юлей была безумием. Терять, кажется, было нечего.