Ускользающее пламя
Шрифт:
— Конечно, нет, Бо. Вы были правы, приказав мне не выходить из каюты, а я пропустила слова Билли мимо ушей. Но неужели моя вина настолько велика?
Некоторое время Бо смотрел в потолок, потом ответил:
— Вы вмешались в то, что вас не касается, Серинис. Иногда капитану корабля приходится наказывать подчиненных и вообще принимать меры, смысл которых женщина вряд ли поймет. Без строгой дисциплины матросы быстро потеряют уважение к капитану и его помощникам, перестанут выполнять приказы, и тогда…
— Не утруждайте себя объяснениями, — перебила Серинис, в душе ужасаясь собственным словам. —
— Мой приказ тут ни при чем.
Несмотря на его возражение, Серинис была уверена в своей правоте, но вместо того, чтобы настаивать, негромко спросила:
— Кто обезоружил Уилсона?
— Я, разумеется. Этот корабль принадлежит мне. И я отвечаю за команду.
Именно об этом Серинис думала вчера, дрожа от страха за Бо.
— Следовательно, вы имеете право судить и наказывать ради блага других людей.
Бо отвел взгляд.
— Вы опасались, что я сочту вас чудовищем, увидев, как вы вершите справедливый суд? О нет, сэр, вы ошиблись. Я не сомневаюсь в том, что вы способны быть справедливым, а при необходимости — суровым судьей. Вы — капитан корабля, на ваших плечах лежит ответственность за каждого человека, находящегося на борту.
Подойдя поближе, Бо приподнял ее подбородок и наклонился, вглядываясь в ее лицо. Блеск сапфировых глаз заметно смягчился.
— И за вас тоже, мадам.
Должно быть, проказливый бесенок, притаившийся у Серинис за спиной, заставил ее произнести:
— Но только до тех пор, пока мы не прибудем в Чарлстон.
Напоминание пришлось не по вкусу Бо. Он вновь нахмурился, отстранился и направился к двери, на пороге бросив через плечо:
— Не забудьте запереть дверь.
Серинис в точности выполнила его распоряжение.
Глава 9
В последующие недели спрос на рисунки Серинис среди членов команды заметно возрос. Матросы не сомневались в ее таланте, радовались присутствию Серинис на палубе, ценили ее дружелюбный нрав и остроумие. Они с облегчением отмечали, что Серинис вовсе не высокомерная аристократка. К ней относились с уважением, оказывали почести, достойные жены капитана, называли миссис Бирмингем или мэм и всегда были готовы услужить.
Грубоватые манеры моряков ничуть не смущали Серинис. Она быстро усвоила их жаргон, научилась подражать их выговору и смешила собеседников каждый раз, когда начинала говорить басом, засовывала большие пальцы за пояс и вышагивала по палубе раскачивающейся походкой. Многих матросов она знала по именам, расспрашивала, где они родились, есть ли у них семьи, давно ли занимаются своим ремеслом и как представляют свое будущее. Большинство членов команды почти не бывали на суше, предпочитали не обзаводиться женами и детьми и вместе с тем производили впечатление счастливых людей. Они не знали иной жизни, кроме жизни моряка, приохотившись к ней еще в ранней юности. Несколько матросов имели семьи в Южной Каролине. Своих родных они не видели уже несколько месяцев и с тоской вспоминали о них.
Во время этих бесед Бо тактично держался в стороне, позволяя матросам развлекать Серинис в свободное от работы время. Он велел Билли найти способ укрепить мольберт на палубе и изготовить надежную подставку для ящика с красками. Картины Серинис привлекали его пристальное внимание, поскольку ей удавалось очень живо запечатлевать на холсте и бумаге матросов в грубой одежде, карабкающихся по мачтам на фоне волн с белыми гребнями или занимающихся другой работой. Серинис написала портрет молодого рулевого у штурвала, в развевающейся на ветру одежде. Бо ни разу не видел собственного портрета, хотя время от времени ловил на себе взгляд Серинис, водящей карандашом по бумаге! Но как только он приближался, она начинала деловито перебирать рисунки и в конце концов склонялась над портретом кого-нибудь из матросов.
Однажды в холодный солнечный день за «Смельчаком» увязалась стая дельфинов, поминутно выпрыгивающих из воды. Серинис так увлеклась этим зрелищем, пытаясь нарисовать дельфинов, что не устояла на ногах и перевесилась через борт. Бо бросился через всю палубу, вовремя подхватил жену и, глядя на нее укоризненно, поставил на ноги.
— Постарайтесь впредь быть повнимательнее, мадам, — отрывисто посоветовал он, нахмурив брови. Стоило представить, как порыв ветра или рывок корабля выбрасывает ее за» борт, и у него холодело сердце. — Ваши юбки наверняка утащат вас на дно, прежде чем я успею прийти на помощь.
Серинис вспыхнула, осознав свою неосторожность.
— Простите, Бо, — пробормотала она. — Я не подумала, что могу упасть.
Смягченный ее извинением, Бо умоляюще повторил:
— Прошу вас, больше не подходите близко к борту, Серинис. Это опасно.
— Да, сэр, — по-детски отозвалась Серинис.
Бо усмехнулся и снисходительно потрепал ее по щеке:
— Вот и умница.
Сердце Серинис подпрыгнуло, она с улыбкой придвинулась ближе, не стесняясь того, что Бо обнял ее за талию. За ними наблюдали Оукс и еще несколько матросов, но это не имело значения. В конце концов, Бо — ее муж!
— Я не хотела рассердить вас…
— Я не рассердился, а встревожился, дорогая, — поправил Бо, изумленный тем, что она так спокойно восприняла его объятия. — После стольких усилий с моей стороны было бы досадно потерять вас. К тому же падение за борт не самый лучший способ выразить благодарность.
Серинис догадывалась, куда заведет их разговор, но не преминула задать следующий вопрос:
— А какую благодарность предпочли бы вы, Бо? Долгую минуту он всматривался в ее лицо, понимая, с каким волнением она ждет ответа.
— Призовите на помощь свое воображение, мадам. Но лично я хотел бы просто видеть вас живой.
— Непременно выполню ваше желание, сэр.
— Отлично.
Он медленно провел ладонью по ее талии, вызвав у Серинис легкое головокружение, и отошел. Только потом, в каюте, Серинис сообразила: Бо следил за ней так же пристально, как она — за ним. Стоило ей свеситься за борт, как он очутился рядом.
На следующий день Серинис отправилась на камбуз и попросила у месье Филиппа разрешения нарисовать его за работой. Поначалу Филипп смущенно отнекивался, но Серинис видела, что он польщен ее просьбой. Она сделала несколько набросков, запечатлев месье Филиппа, колдующего на камбузе, который показался ей донельзя тесным. Впрочем, сам кок утверждал, что по размерам он вдвое превосходит обычный корабельный камбуз.