Ускользающие тени
Шрифт:
Сара считала, что она довольно мудро маскирует свои истинные чувства показной привязанностью. Но она недооценила Лозана, который правильно истолковал ее раздраженность. Он знал, что, сказав истину, совершит неверный шаг, и иронически улыбался себе, повторяя, что недостаточно глуп для того, чтобы быть честным с женщиной.
В разгар всего этого Чарльз Банбери вернулся из своей загадочной поездки в таком ужасном состоянии, что сразу же улегся в постель и потребовал врача. Наблюдая за всем этим, герцог поражался мысли, в каком неблагополучном
— Бедняга, — шептал он Саре, — вероятно, Банбери заслуживает лучшего отношения.
Но жена сэра Чарльза только хмуро взглянула на него, и Лозан немедленно пожалел о сказанном.
Придя к заключению, что недуг, одолевший Банбери, могут исцелить только лондонские врачи, все трое — муж, жена и любовник — вместе отправились в столицу. Но в городе выяснилось, что полностью поправить здоровье сэра Чарльза, к тому времени значительно улучшившееся, можно только на водах.
— Я готов сопровождать вас, месье, — во внезапном приступе вины объявил герцог.
— Как любезно с вашей стороны! — произнес его хозяин.
— Вы не возражаете? — осведомился Лозан шепотом у Сары, когда они остались одни.
— Я считаю, что вы проявили истинное великодушие. — Она одарила любовника сияющей улыбкой, но француз был подобен льду, чуть подтаявшему под солнцем.
— Я пробуду на водах два-три дня, а затем вернусь к вам, и мы вновь будем вместе. — Он намекающе приподнял клочковатую бровь, но его любовница сделала вид, что ничего не заметила. — Я вернусь в пятницу, еще до полудня. Вы будете здесь?
— Надеюсь, да, — ответила Сара.
— Мы захлопнем дверь для всего мира, чтобы… — И он деликатно покашлял.
— Конечно.
Но теперь, когда она махала рукой, глядя на уезжающего любовника, Сара вновь почувствовала прилив тоски. Она еще покажет ему, как отказываться от сделанного ею самой предложения руки и сердца, ибо предложение бежать вместе иначе не назовешь. Однако что может быть лучшим уроком, нежели исчезновение с самым отвратительным для Лозана человеком? Лорд Карлайл сейчас был в Лондоне и постоянно делал визиты Саре. С ее стороны сущим милосердием было бы развеять его скуку. Под яростный шелест юбок Сара метнулась к своему столу и быстро набросала письмо.
— Конечно, родители меня никогда не понимали, — болтала Дало. — В них не было артистической жилки. Мама отправила меня учиться в балетную студию только потому, что тогда это было принято.
Она потягивала сладкое вино, не переставая хихикать, и сидела так близко от Алексея, что стоило ей придвинуться еще на дюйм — и она бы уткнулась лицом в его грудь.
Сидония угрюмо наблюдала за танцовщицей, допивая второй бокал суаве и размышляя, способна ли она сейчас напиться, одновременно надеясь, что этого не произойдет. Сейчас она не могла бы определить точно, рассержена она или заинтригована. Намерение Дало соблазнить Алексея было выражено так явно, что даже Род погрузился в созерцание и не
— Расскажите мне побольше о своей семье, — попросил скрипач, пристально глядя в глаза своей искусительнице, и Сидонию передернуло при виде того, как чертовски глупы бывают мужчины, что способны попасться на такую явную удочку.
Дало состроила серьезную гримаску:
— Они всегда казались мне чужими. С ума сойти, но не можем же мы выбирать себе родных? Я хочу сказать, что ваши друзья — это именно ваши друзья, ваши любовники — это ваши любовники, если вы понимаете, о чем я говорю.
— Да, — хрипловато отозвался Алексей, — для нас друзья и любовники имеют важное значение.
«Просьба пристегнуть ремни, — мысленно процитировала Сидония. — Въезжаем на неровную дорогу».
— Тебе еще повезло, что у тебя были оба родителя, — вставил Род, вертя в руках запотевший бокал. — Я знал только свою мать. Мой папаша, чтоб ему пусто было, удрал в Италию еще до того, как я родился.
— Что, если он был венецианцем? — смело предположил Алексей. — Может быть, он сидит сейчас вэтом кафе.
Игра скрипача, который бродил от столика к столику, исполняя серенады для дам, стала слышна громче.
— Должно быть, это он, — захихикала Дало.
— Вряд ли, — сухо отозвалась Сидония, заметив бледного, одетого в поношенный костюм юношу лет, двадцати пяти, который прижимал подбородком скрипку.
— Кем бы он ни был, — произнес Род, поднимаясь из-за стола, — я собираюсь петь!
«Боже, да он пьян!» — обрадованно подумала Сидония. Злорадно усмехаясь тому, что маленькой шлюхе Дало придется провести сегодня ночь с нетрезвым, сопящим партнером, радуясь поведению Рода, она могла отвлечься от наблюдения за его подругой.
Скрипач заиграл «Сердце красавицы», а Род запел — вполне верно и прочувствованно, даже при своем опьянении. Посетители кафе смеялись и аплодировали, звонко лаяла кривоногая такса.
— Думаю, нам пора расходиться, — заметила Сидония.
Алексей поймал ее взгляд, и впервые за все время знакомства Сидония увидела на его лице непроницаемое выражение.
— Еще рано, — произнес он, и она поняла, как что-то изменилось, первая безумная влюбленность завершилась. Не желая сдаваться, она взглянула на часы, поднеся их к глазам, чтобы разглядеть стрелки в мерцании свечей.
— Ну ладно, еще четверть часа, — ответила она.
— Я могла бы просидеть здесь всю ночь, — возразила Дало. — По мне, это настоящая жизнь! Вот это я люблю больше всего: путешествия, странные местечки, бессонные ночи. В этом есть что-то колдовское.
— Заткнись, — рявкнул Род, подставляя лицо свежему ветру.
— Не смей так говорить со мной! Не думай, что если ты агент, то можешь обращаться со мной свысока.
— Род, дружище, — примирительно произнесла Сидония, просовывая руку ему под локоть, — я устала и хочу вернуться в отель. Ты пойдешь со мной?