Ускользающие улики
Шрифт:
Дженни хотела было отвести взгляд, но не смогла. Она не забыла о ней, хотя спрятала, чтобы забыть. Теперь бусинка мерцала перед ней своими золотисто-серебристыми искорками. Девочка потрогала ее. Да, вот она, осязаемая и реальная. И зачем она не оставила ее в траве у Викаридж-лейн? Почему не выбросила в поле или на дороге?
Зачем принесла домой? У нее появилось страшное подозрение, что это было неизбежно. Что-то в этой бусинке приковало ее внимание. Медленно, почти нехотя, Дженни вынула ее из шкатулки и положила на ладонь. Повернув бусинку к свету, она увидела, что дверь открыта и на пороге стоит Лидия Крю.
Тетка появилась совершенно беззвучно. Дверь была
— Что вам здесь нужно?
Лидия Крю вошла и закрыла за собой дверь.
— Почему ты не в постели и чем занимаешься?
— Я проснулась.
— Вижу, — отчеканила Лидия Крю ледяным тоном.
Взор ее был мрачен. — Откуда у тебя эта бусина?
— Я ее нашла.
— Где?
Дженни отступила на шаг и, зажав бусинку в кулаке, завела руку за спину.
— Просто нашла.
— Я спрашиваю где.
— Какая разница?
— Значит, ты не желаешь отвечать? Ясно. И я скажу почему. Потому что ты уходишь из дома по ночам и разгуливаешь неизвестно где!
Их взгляды встретились, но Дженни не отвела глаз.
Характер у нее был сильнее, чем у Розаменд. Когда ее пытались запугать, она неизменно начинала сопротивляться.
Это противостояние на какой-то миг вызвало у Лидии Крю " вспышку гордости: пусть Дженни и не носит фамилию Крю, но в ней течет их кровь. Сердце Лидии дрогнуло, но она взяла себя в руки и снова заговорила ледяным тоном:
— Ты, видимо, прекрасно понимаешь, что так продолжаться не может. Я этого не допущу. Ты отправишься в школу, я обо всем договорилась. Розаменд отвезет тебя туда, и без промедлений.
— Ни за что!
Мисс Крю холодно сказала:
— Розаменд должна была тебе все объяснить. Но она, конечно, считает, что все знает лучше всех. Мой тебе совет: будь благоразумна и постарайся воспользоваться шансом, который я готова тебе предоставить. Поскольку тебе придется самой зарабатывать себе на жизнь, необходимо восполнить все пробелы в образовании. Ты же потеряла уйму времени. А теперь отдай мне эту бусину!
Темная фигура надвигалась на Дженни, ей некуда было отступать. За спиной стоял комод, справа была стена.
Дженни сделала единственно возможное. Зажав в кулаке бусину, она притворилась, что протягивает руку, а потом быстро ее отдернула и бросилась к окну. В ярде от окна она взмахнула рукой, и бусина полетела в темноту. Все произошло в одно мгновение. Гнев, вспыхнувший в глазах Лидии Крю, был подобен молнии.
Но гром не грянул. Усилием воли мисс Крю сдержала его, а воля у нее была железной. Возникла ужасающая тишина. Дженни оперлась на подоконник, подставив лицо холодному ночному воздуху. Сердце бешено колотилось.
Лидия Крю направилась к выходу, взяв с собой ключ. Она вышла, дверь закрылась неторопливо и беззвучно. А чуть позже в тишине раздался щелчок — звук запираемого замка.
Глава 33
Спальня Люси Каннингэм тоже была заперта — ею самой. Она рано поднялась к себе, но пока не раздевалась.
Все чего-то ждала, сама не зная чего. Какое-то тягостное леденящее предчувствие повелевало: жди. Думать или анализировать она не могла, только чувствовать и терпеть это напряжение. Так терпят страх или горе. Страх тоже был, незримо нависал над ней. Призвав на помощь остатки благоразумия, она пыталась унять этот страх. Скоро вернется Николас, и она больше не будет наедине с Генри. Она услышит, как Николас войдет и закроет дверь, вот тогда можно будет лечь и даже постараться заснуть. А утром все снова будет хорошо.
«Но всегда находятся люди, для которых утро больше не наступит». Ей показалось, что кто-то произнес эту фразу вслух, совсем близко. Нет, конечно здесь никого нет.
Просто фокусы ее напуганного воображения. Мисс Каннингэм встала и начала прохаживаться. Самое нелепое — сидеть и прислушиваться к этой плотной тишине. Церковные часы пробили одиннадцать… четверть… полчаса…
Что-то Николас задерживался. Интересно почему? Никогда еще он так долго не задерживался, во всяком случае, в Доллинг-грейндж. Ведь остальные его сотрудники уже давно вернулись домой. Нет больше никаких сил вот так сидеть и ждать. Чему быть, того не миновать. Пусть уж это поскорее случится, и все. Внутри нее заговорила другая, рассудительная Люси Каннингэм и успокаивающим тоном спросила, чего же она боится. Или кого. Поскольку в доме был еще всего один человек, ответ напрашивался сам собой: Генри.
Раз так, то чего же бояться? Как можно бояться Генри?
Она просто дала волю нервам и довела себя до невыносимого состояния. А чтобы его преодолеть, надо всего лишь спуститься вниз и сделать то, что следовало сделать давно.
Поговорить с Генри, рассказать ему, что кто-то пытался ее убить, и посмотреть, как он на это отреагирует.
Мисс Каннингэм подошла к умывальнику, ополоснула лицо, и ей стало лучше. Чувство ужасной беспомощности отступило. Но прежде чем ступить на крутую лестницу, она зажгла на площадке свет и посмотрела вниз. Спустившись, она зажгла лампу и в холле, а потом направилась к кабинету Генри и открыла дверь. Там все было таким, как обычно: захламленный стол, яркий верхний свет, сгорбленная спина Генри, склонившегося над разложенными перед ним насекомыми. Стол был очень большой и за™мал почти половину комнаты, но на столешнице ни одного свободного дюйма. На столе стоял поднос с набором миниатюрных инструментов и множеством флакончиков, лежали листы картона с аккуратно разложенными трупиками мотыльков, бабочек, стрекоз и пауков. Пауков было, пожалуй, намного больше, чем остальных насекомых. В основном они были крупные, а некоторые вдобавок и волосатые. Даже сейчас Люси чуть не вздрогнула: существа, у которых было больше четырех конечностей, всегда вызывали у нее дрожь, она их не любила и ни за что не полюбит. Генри тоже выглядел вполне обыкновенно и занимался своим обычным делом. Вооружившись пинцетом, он что-то проделывал с самым крупным и отвратительным пауком. Обычная картина, с той лишь разницей, что вместо паука предметом исследования могли стать мотылек, бабочка и даже ящерица или лягушка. А так — ничего принципиально нового и неизменный запах антисептика.
Услышав шум открываемой двери. Генри Каннингэм привычно сказал:
— Если можно… я занят.
Раньше Люси часто смущалась от этих слов и уходила, но на этот раз она была настроена решительно.
— Извини, Генри, но мне очень нужно с тобой поговорить.
— Может быть, в другой раз? — с легкой тревогой пробормотал он.
— Нет, Генри. Сейчас.
Он со вздохом опустил руку, сжимавшую пинцет, откинулся в кресле, поднял на лоб очки и провел свободной рукой по векам.
— А я-то думал, ты легла.