Ускользающие улики
Шрифт:
Все это время он одной рукой обнимал ее за плечи, и она ни разу не попыталась отстраниться. «А может, она просто не чувствует моей руки», — пронеслось у него в голове. Он взял ее за плечи обеими руками и крепко сжал.
— Розаменд, хватит! Если ты так и будешь повторять, что уже ничего не успеть, тогда мы действительно ничего не успеем. И тогда все пропало. А если ты перестанешь паниковать и послушаешь меня, то все удастся устроить, и очень даже просто. Ты готова внимательно меня выслушать?
— Да, я слушаю тебя.
— Так вот, для начала. Ты еще помнишь, что я просил тебя выйти за меня замуж? Ты не ответила ни «да», ни «нет»,
Все просто как дважды два. Но — тебе решать. Не знаю, говорил ли тебе, что люблю тебя, но, разумеется, ты давно это поняла. Я влюбился еще в твою фотографию, и чем дольше я здесь, тем больше теряю голову, с каждой нашей встречей. Себя я знаю очень хорошо и уверен, что мои чувства будут только усиливаться. Я не рисуюсь и не хочу разыгрывать эдакую мелодраму. Нам необходимо многое обдумать. А теперь — что ты скажешь? По-моему, я однажды уже описал тебе свои недостатки, да и сама ты их наверняка подметила. И сейчас я готов повторить: я буду о тебе заботиться и о Дженни тоже. И даю голову на отсечение, что со мной тебе будет лучше, чем с Лидией Крю.
Так как же?
Невероятно. Но с первой минуты их знакомства Розаменд всегда хотелось рассмеяться в ответ, даже когда он говорил возмутительные вещи, даже когда злил ее, внутри пружинкой дрожал смех, она еле сдерживалась. Дай она волю своему смеху, всей ее гордости и чувству собственного достоинства, которым ее учили с детства, пришел бы конец. Ведь невозможно смеяться и одновременно сохранять чувство собственного достоинства. Это несовместимо. Когда Крейг спросил: «Так как же?» — она всей душой почувствовала, как просто было бы ответить ему «да» и избавиться от всех тревог.
Он неожиданно наклонился и прислонился щекой к ее щеке, не поцеловал, а просто прижался. Неровно дыша, он прошептал ее имя. Она оттолкнула его.
— Нельзя! Нельзя! Это просто нечестно!
— С моей стороны или с твоей?
— С моей, конечно!
— Благодарю покорно за заботу, но я знаю, что делаю. Мы же не торговую сделку заключаем, пойми. Мы говорим о том, чтобы стать мужем и женой — начиная с этого дня — в радости и в горе, в богатстве и в бедности, в болезни и в здравии, пока смерть не разлучит нас. Это совсем другое. Это значит, что все грядущее принимаем на себя мы оба, и если случится беда, ее опять же переживаем мы оба, и если придет радость, мы же оба ее и разделим. Здесь уже не существует понятий «честно», «нечестно». Лично я увяз в этой пучине по самое горло, а ты, конечно, можешь оставаться на берегу непобедимой и невредимой, но предупреждаю: я никогда не перестану тянуть тебя к себе.
— О, я тоже в пучине, тоже увязла, еще как, — то ли всхлипнула, то ли рассмеялась Розаменд.
Он сжал ее в объятиях. Слова больше были не нужны.
Она подняла лицо, губы их слились. Вот оно счастье, такое естественное и желанное… Как возвращение домой в непогоду. Как согретая приветным огнем комната после долгих странствий по холоду. Как пища после жестокого голодания, как вода в момент изнурительной жажды.
Крейг ощутил, что его лицо мокро от ее слез.
— Розаменд, почему ты плачешь? Все прошло, не о чем больше плакать.
— Потому и плачу — Милая моя глупышка!
— Да, я правда
— Вот, возьми мой.
Огромный мужской платок был идеально чистым и сухим. О слезах хорошо читать в романах Глории Гилмор, а в действительности от них становишься страшной и надо сморкаться.
— Ну как, теперь лучше?
Она сунула платок в карман своего старенького пальто.
Кивок означал «да».
— Ну что же, моя радость, поплакали и хватит, теперь давай займемся делами. Ты ведь не из тех, кто падает в обморок от неожиданностей, правда?
— Нет, не из тех.
— Это было бы весьма болезненно, да и земля сырая.
— Крейг, о чем ты?
— Ни о чем особенном, нет-нет, ни о чем таком, из-за чего стоило бы падать. Просто я хочу, чтобы ты вышла за. меня замуж завтра.
Это совсем не было неожиданностью, это само собой разумелось. Но она вдруг услышала свой голос, полный отчаяния.
— Нам нельзя!
— Ошибаешься, дорогая. Вчера утром я съездил в Мэлбери к дядиному адвокату и все разузнал. Мы с тобой взрослые, совершеннолетние люди, для регистрации брака нужно подождать одни сутки. Завтра утром в половине одиннадцатого мы можем зарегистрироваться. Позже;" можно будет устроить и венчание в церкви, если хочешь.
Это займет несколько больше времени, поэтому я выбрал регистрацию.
— Крейг…
— Дорогая моя, позволь говорить мне. С того самого дня, как я приехал сюда, я злюсь все сильнее и сильнее.
Ты не просто сбиваешься с ног от усталости и терпишь одни оскорбления. Все это даже мелочи в сравнении с массой весьма скверных событий. В деревне пропали две женщины. Одну их них убили несомненно, другую — вполне возможно. Дженни тайком убегает из дому и где-то бродит по ночам. Теперь мисс Крю хочет отослать ее в абсолютно неизвестную школу. Пока получается, что все «за» на ее стороне, и тебе одной не одолеть твою милую тетушку. Я для нее никто и не могу ни во что вмешаться, но когда мы поженимся, разговор будет уже совсем другой. Мисс Крю ведь не опекунша Дженни?
— О нет.
— Значит, мы можем просто забрать Дженни — и в путь, никто нам и слова поперек не скажет. Но мы ничего не сможем предпринять, пока у меня не будет законного права забрать тебя с собой. Я не стану торопить тебя после обручения, как и сейчас не хотел бы, но ты должна дать мне право заботиться о вас обеих. Как только я его получу, все пойдет как надо. Розаменд, я должен забрать вас отсюда!
Как часто она гуляла по этой роще и находила в ней утешение. Л теперь она показалась ей такой холодной и такой пустынной… Ей захотелось попасть туда, где свет и люди. Куда угодно, лишь бы подальше от Крю-хаус и от тети Лидии. Сама она не могла позаботиться о Дженни, а Крейг позаботится о них обеих.
Глава 28
В тот же день в половине третьего Николас поднял голову от чертежа. Свет ему загородил неслышно подошедший Хауард, секретарь мистера Берлингтона. Этого типа Николас откровенно недолюбливал. Размеры чертежа были очень малы и требовали предельного внимания и аккуратности, поэтому Николас не скрывал раздражения. Ох уж эти секретари, шныряют везде и всюду, неожиданно вырастают прямо перед твоим носом — кому такое понравится? Хауард не просто тип, а отвратительный тип. Теперь он произнес, сосредоточив взгляд на своем длинном вислом носу: