Ускользающие улики
Шрифт:
Лэм продолжал сверлить его мрачным взглядом. Лицо у шефа было круглое и багрово-красное. Густая копна черных волос, непокорно вьющихся на висках, на макушке едва заметно редела. Выпуклые карие глаза скрупулезно изучали чересчур уж щеголеватого инспектора.
Покрой одежды, идеально подобранные по тону носки, галстук и носовой платок, безупречно начищенные ботинки — все это, вместе или по отдельности, могло стать поводом для «проработки». Старший инспектор нарушил зловещую тишину лишь тогда, когда Фрэнк Эбботт вежливо произнес: «Слушаю вас, сэр». И тогда вдруг ворчливо пробасил:
— Вы, помнится, прислали мне открытку с видом городка Мэлбери.
Фрэнк рассудил, что сейчас вряд ли шеф станет выговаривать ему за нарушение субординации, ведь открытка была прислана давно. В сущности, даже не открытка, а обыкновенная фотография нового района Мэлбери. Он ответил:
— Это было примерно год назад. Я ездил туда на выходные к родственникам.
Лэм кивнул, но хмуриться не перестал.
— И все же я так и не понял, почему вы мне послали эту фотографию.
— Ну, вы говорили, что вроде бы друзья одной из ваших дочерей надумали перебраться в Мэлбери… вот я и подумал, что, может, им будет интересно взглянуть на этот район.
Лэм тяжело вздохнул. В прошлом году их упрямица Вайолет изрядно попортила им с женой нервы. И почему она не найдет себе приличного парня? Глядишь, вышла бы замуж и кончились бы все эти переживания. Тогда у нее был один из этих длинноволосых, которые хотят отделаться от службы в армии, равно как и во флоте, в авиации, в полиции, им главное — ни о чем не думать. Парень чем-то промышлял в Мэлбери, и Вайолет так увлеклась им, что собралась за него замуж. Но, слава богу, пронесло… теперь она гуляет с сыном одного из их прихожан, достойный молодой человек с хорошей перспективой — у отца торговая фирма, всякая там бакалея. Не желая углубляться в эти подробности, он прокашлялся и строго сказал:
— Да, именно так. Мэлбери. Совершенно верно. Почти год назад.
— Я весь внимание, сэр.
Лэм потянулся за карандашом, написал слово «Мэлбери» на листочке бумаги, а потом задумчиво уточнил:
— Значит, вы навещали своих родственников… А не навестить ли вам их еще разок?
— Да я вообще-то не очень хорошо их знаю, — Фрэнк приподнял одну из светлых бровей. — Они тогда пригласили меня, ну я и поехал. — В его глазах заиграли веселые искорки. — У меня вообще-то очень много родственников.
Лэм сказал одобрительно:
— Сохранение семейных уз — это похвально. В наши дни это большая редкость. А жаль. Многие уже не знают, кем был их собственный прадедушка.
Инспектор Фрэнк Эбботт провел рукой по белокурым волосам, которые и так лежали безупречно.
— У моего прадедушки было двадцать семь детей, — небрежно заметил он. — Двое его братьев и племянников тоже отличились на этом поприще, поэтому практически в любом графстве у меня найдется родственник. Иногда это весьма удобно.
Лэм начал рвать на мелкие кусочки листок со словом «Мэлбери».
— Действительно неплохо, а я вот все думаю, не навестить ли вам и вправду этих ваших родственников в Мэлбери. — Он смахнул кусочки в большую корзину для мусора.
До молодого человека с порой даже чрезмерным чувством юмора наконец дошло, что его уважаемый шеф пытается проявить тактичность, что само по себе было чудом. Фрэнку вспомнился ответ доктора Джонсона на приеме у Босуэлла [2] . Когда того спросили, что он думает о женщинах-проповедницах, он сказал: «Сэр, они напоминают собак, которые ходят на задних лапах. Ходят собаки плохо, но удивительно, что они вообще ухитряются ходить».
2
Босуэлл Джеймс (1740 — 1795) — автор биографий известных людей. Был хорошо знаком с зачинателем английской «комедии нравов» Джонсоном Бенджамином (1572 — 1637).
Вслух же Фрэнк очень почтительно произнес:
— Вы очень добры ко мне, сэр, но, боюсь…
Старший инспектор смущенно крякнул и продолжил уже без обиняков:
— Честно говоря, было бы очень кстати, если бы кто-нибудь пожил в окрестностях Мэлбери и присмотрелся бы к этому месту, не привлекая особого внимания. Может, мы попадем пальцем в небо, а может, и поймаем журавля. Вернее, поймают-то другие, но не это важно. Вообще-то надо бы мне начать с начала.
Фрэнк Эбботт почтительно согласился, что это было бы неплохо, и продолжал сидеть, облокотясь на край камина. Лэм вытащил из ящика какие-то записи, бросил их на стол и вопросительно посмотрел на Фрэнка:
— Эти ваши родственники, они живут именно в Мэлбери?
— Не совсем так, сэр. А это так важно? Они живут возле Хэзл-грин, эта деревня примерно в двух милях от Мэлбери.
Лэм кивнул.
— Вы представляете себе Хэзл-грин?
— Я просто проезжал по улицам. Я же был там только два дня.
— Так вот, почти сразу же после вашего визита к родственникам из этой деревни исчезла некая Мэгги Белл.
Вышла однажды вечером подышать свежим воздухом и поминай как звали. Где-то через неделю пришли две открытки с лондонским почтовым штемпелем Ага, сейчас я гляну… из Паддингтона. В одной открытке — к той леди, у которой она работала поденщицей, — было написано:
«Временно уехала. М. Б.». В другой, к родителям, было написано: «Вернусь, как только смогу. К вам зайдет Флорри. Не волнуйтесь. Мэгги». Работала Мэгги у мисс Каннингэм. У мисс Каннигэм есть пожилой хворый брат, Генри Каннингэм, и еще с ними живет молоденький парнишка Николас Каннингэм, их племянник. А в полумиле от Хэзл-грин, вдали от основного шоссе, находится Доллинггрейндж. Там во время войны базировалось Министерство военно-воздушных сил, а теперь там проводятся всякие экспериментальные полеты. Николас Каннингэм как раз там, при авиации, и работает. Все эти испытания жутко засекречены, и парни из службы госбезопасности постоянно начеку. Узнав об исчезновении Мэгги Белл, они сделали стойку. Действительно, история загадочная — это уже чрезвычайное происшествие. Мэгги Белл было сорок лет.
Совсем не красотка, никто ни разу не видел ее в обществе какого-нибудь кавалера. Так вечно твердят знакомые и родные, но в данном случае вроде бы так оно и есть. После тех двух открыток ни слуху ни духу, и никаких следов.
— А открытки случайно не фальшивые?
— Не знаю. У родителей сомнений не возникло, и у мисс Каннингэм тоже. Мэгги раньше из дому не уезжала, и единственный образец ее почерка — кроме открыток, — который мы имеем, это подпись в ее удостоверении личности. Да и за этот образец вряд ли кто поручится: открытки она нацарапала как курица лапой, а в ручке, которой она подписывала удостоверение, видимо, почти кончились чернила.