Условие Эвелин
Шрифт:
— Ты никогда не задумывался о карьере тренера по плаванию?
— Есть множество карьер, о которых я никогда не задумывался, — с горечью сказал Джек. — Владельца Майлстоуна. Тренера по плаванию…
— Мужа?
— Мальчики считают меня настоящим! — взорвался он, и в этом-то было все дело. Если бы никто не считал его настоящим, ему не пришлось бы притворяться. Ведь именно притворство сводило его с ума — разве не так?
— Считают, — тихо произнесла Вики. — А ты против?
— Я… Нет. Если ты не против, —
— Джек, давай подумаем о конце года в конце года. А пока… Такой медовый месяц мне даже во сне присниться не мог. Я уже научилась проплывать десять ярдов. Я здесь со своими братьями… и с тобой. Я бы не смогла быть более счастливой, даже если мне этого захотелось бы.
А он мог бы. Он мог бы быть гораздо, гораздо счастливее. И все, что нужно было для этого сделать, — это отбросить проклятые подушки!
Но ему нужно сохранять сдержанность. Непонятно как, но нужно.
— Я рад, что ты хорошо проводишь время.
— Я чудесно провожу время. — Джек не сразу заметил, что она просунула руку под подушки. А когда теплые и уверенные пальцы притянули к губам его ладонь, было уже поздно что-то предпринимать. Вики нежно поцеловала подушечки его пальцев. Это был жест благодарности. Ничего более. Не так ли? — Это настоящее чудо. Чудесный день. Чудесный Джек.
— Всему этому придет конец. — Джеку все-таки удалось высвободить руку, но ценой огромного усилия над собой. — В конце концов у каждой Золушки есть своя полночь. Твоя наступит чуть позже.
— Я не забываю об этом. — Интонация Вики стала серьезной, но она по-прежнему шептала из темноты, и это рождало ощущение невероятной интимности. — Джек, почему ты так боишься привязанностей?
— Я не боюсь.
— Боишься. — В ее голосе теперь сквозила улыбка. — Ты просто большой цыпленок.
Джек глубоко вдохнул. Что сказать в ответ на это? Только правду.
— Лучше быть большим цыпленком, чем жареной курицей.
Это казалось невероятным — лежать в темноте и разговаривать так, словно между ними ничего нет. Только эти мерзкие подушки!
— Нет, серьезно…
— Серьезно — что?
— Почему ты не позволяешь себе любить… Сибил?
Потому что у меня никогда не возникало даже малейшего побуждения полюбить ее, подумал Джек, но вслух этого не сказал. В то время как Вики…
Но нужно было дать вразумительный ответ. И тот, что он предложил ей, тоже был правдой.
— Я уже говорил тебе раньше. Любовь — это не для меня.
— Потому что ты боишься боли, которую тебе могут причинить?
— Потому что я боюсь боли, которую мне обязательно причинят. Рано или поздно. Либо ты… либо Сибил. Ничто не длится вечно.
— Значит… — Вики вдруг забыла о шепоте. Теперь в ее голосе звучало любопытство. — Значит, когда ты обдумываешь план новой книги, ты уверен, что ее будут читать и через тысячу лет?
Джек улыбнулся в темноту, не понимая, куда она клонит.
— Да нет. Но мне нравится думать, что лет через сто меня еще не забудут. — Он пожал плечами. — Впрочем, возможно, это случится лет через сорок. А может быть, и еще раньше.
— Но ты, тем не менее, все равно считаешь, что их стоит писать.
Проклятье! Он прямиком угодил в расставленную ею ловушку. И даже стена из подушек не спасла его!
— Книги — это совсем другое, — выдавил Джек.
— Конечно, — мягко согласилась Вики. — Но в каком-то смысле книги и взаимоотношения между людьми похожи. Если им отпущено сорок лет, то в течение этого времени они все равно не теряют своего очарования.
Вики хмурилась, и Джек чувствовал это. Он уже начинал узнавать ее настроения и интонации.
— Ты потерял Кэтрин, — еще мягче сказала она. — Ты говорил, что считал ее своим лучшим другом. А сегодня ты рассказывал мне о том, как учил ее плавать, когда вы были детьми. Если бы тебе предложили прожить жизнь заново, ты предпочел бы, чтобы в ней не оказалось тех счастливых часов, которые вы провели вместе? Из-за того, что она могла бы тебя бросить?
— Это не твое дело. — Голос Джека прозвучал неоправданно резко.
— Мне просто интересно.
— Что ж, уйми свое любопытство. Давай спать. Ха! Хорошее предложение! Как будто им удастся заснуть сегодня!
— Просто мне кажется, что ты нечестен в отношении Сибил, только и всего. — Вики не оставляла попыток задеть его за живое. — Мне кажется, что настоящий брак предполагает настоящую любовь.
— Такую, какая связывала твоих родителей?
— Это нечестно.
— Неужели?
— По крайней мере, они использовали свой шанс. — Теперь голос Вики звучал почти сердито. — Они хотя бы попытались. Не замкнулись в своем стерильном мирке, опасаясь, что придет большой злой разбойник, по имени любовь, и больно огреет их. У моей матери был несчастливый брак, но она родила троих детей и достойно прожила жизнь. И она беззаветно любила моего отца, несмотря на то что он был пропащая душа. Она любила его, и мне кажется, что даже умирая, не сожалела о том, что прожила жизнь именно так.
— Проживи твоя мать жизнь по-другому, она не оставила бы вас так рано.
— Она у нас была, — твердо сказала Вики. — Она была у нас, и мы любили ее и гордились тем, что мы — ее дети. Думаешь, мы запрещали бы себе любить ее из опасения, что она вскоре умрет? Если это так, то тебе нужно как следует разобраться с содержимым твоей головы, Джек Эском.
— О, ради Бога…
— Ты любил Кэтрин. Ты должен попытаться любить Сибил.
— Я не могу любить Сибил.
Ну вот. Он сказал это. Слова повисли между ними, только увеличив барьер, который создавали разделявшие их подушки.