Условно пригодные
Шрифт:
У него был маленький домик, темный, словно он спрятался в тени дома для психически больных детей, хотя тот и находился в километре отсюда и его не было видно. Почему они остались здесь жить? Он сидел в кресле, покуривая трубку, его жена молча стояла за его спиной, в прихожей я снял обувь и остался в одних носках. Они не предложили мне сесть.
– Вы родственник? – спросил он.
– Я учился вместе с ней в школе.
– Нам запрещено разглашать какие-либо сведения,- заявил он.
– Она
Каким-то образом они умудрялись без слов общаться друг с другом, при этом он даже не оборачивался к ней. Потом он напрягся, чтобы вспомнить. Так много лет и так много детей, каждый год и каждый ребенок были почти на одно лицо. И все-таки он постарался. Постарался приложить усилия и заслужить благодарность.
– Ее выписали и отправили отсюда в семьдесят втором, это точно, у нас до этого три месяца было закрытое отделение. Это было после несчастного случая. Нас заставили принять и мальчиков, до этого у нас были только девочки. Ее изнасиловали и чуть не задушили.
Я выложил деньги на низком столике для карточной игры, покрытом зеленым сукном.
– Куда она уехала?
– Со временем все забываешь,- сказал он,- ну, вышла отсюда.
– Куда?
Вопрос смутил его.
– Ну, отсюда. На свободу.
По пути к двери Биль остановился передо мной. Он хотел что-то сказать, но не мог. Он, за которым утвердилась слава блестящего оратора.
Думаю, что он впервые по-настоящему посмотрел на меня. До этого момента он видел во мне серую тень в потоке учеников. Теперь он посмотрел на меня как на личность. Его привычное самообладание было нарушено – на лице отражалось то, что он видел. Жалкий, условно пригодный, закоренелый преступник. И все-таки человек.
Наверное, я ошибаюсь. Но казалось, что он хочет меня о чем-то попросить.
Прощение всегда считалось важным для школы словом. Оно было важным словом для Грундтвига, важным для Биля. Если ученики совершали проступок, то он либо наказывал их, либо оставлял все как есть. Но в обоих случаях целью было прощение.
Но прощение всегда исходило от них: от Бога через них и далее к нам. Сами они чувствовали, что время на их стороне, что сами они не только уже давным-давно прощены, но и избраны.
И все же казалось, что именно об этом он и просил меня – о прощении. Хотя, наверное, я ошибся.
6
В течение двадцати лет я избегал встречи с Катариной. Когда я наконец попытался ее найти по настоятельной просьбе ребенка, оказалось, что она исчезла, не оставив адреса.
Однако я не сдаюсь. Я знаю, что она где-то есть. Она прочитает это и сможет понять все глубже, чем какое-нибудь другое живое существо. Она прочитает это, и ей станет ясно, что никогда с тех самых времен, когда
И тогда она навестит меня. Она познакомится с женщиной и ребенком, и они ей понравятся. Если у нее нет семьи, мы скажем ей, что она может жить с нами сколько угодно – отсюда никого не могут прогнать. Сумерки Богов закончились.
А потом я покажу ей лабораторию.
Сумерки Богов. Нам рассказывали о них в школе, нам говорили, что это было завершение всего. Конец света, полное уничтожение.
Когда я стал взрослым, я сам прочитал об этом и обнаружил, что они ошибались. Все-таки после этого была жизнь.
Об этом написано в прорицании Вёльвы, в Старшей Эдде. Там написано, что боги лежали на солнце в траве и играли в игру, фигурки в этой игре были из золота,- это было прекрасно. Потом началась война между светом и тьмой, катастрофа, полное уничтожение.
Но после всего этого боги снова лежали, как и прежде, в солнечном свете и играли золотыми фигурками.
Как будто смерть, война и поражение все-таки не оказались завершением, а стали лишь новым началом. Словно время для богов было одним долгим повторением.
Словно после Сумерек Богов появился еще один шанс.
Получить еще один шанс.
Ребенок – это мой шанс, третий шанс. Когда она смотрит на меня подолгу и пристально, не осуждая, то кажется, что она взрослый человек, а я ребенок и что она заверяет меня в том, что ничего дурного со мной не случится. Или же что я взрослый, а она – это я сам в детстве, но это детство защищено родителями, как ты сам никогда не был защищен, или нет,- это невозможно объяснить, но она мой третий шанс.
Первый мой шанс появился, когда Карен и Эрик Хёг нашли меня и усыновили в 1973 году в Сандбьерггорде, когда мне было пятнадцать лет, за что я вечно буду им благодарен. Если бы этого не случилось, меня бы уже не существовало.
Вторым моим шансом стала женщина.
Эта лаборатория мой четвертый шанс.
Когда у тебя появляется еще один шанс, то время поворачивает вспять и снова возвращается прошлое. Тогда ты еще раз переживаешь то, что когда-то привело к катастрофе. Но на этот раз у тебя есть надежда.
– Далеко позади ты помнишь равнину,- сказала она.- Это до того, как время вошло в твою жизнь, то есть ты жил вне времени, как маленькие дети.
Она сказала это по телефону, когда нас полностью разлучили.
Далеко позади я помню Общину диаконис. Сад, душевые, чтение сегодняшней проповеди из Христианской газеты. Эти воспоминания не расположены в каком-то определенном порядке, они находятся на вневременной равнине моего детства. С тех пор я начал тонуть, погружаться вниз, может быть, мне суждено было тонуть, может быть, это был скрытый дарвинизм.