Услышь моё молчание
Шрифт:
– Я просто танцевал, Артур, и никого не провоцировал.
– Но я загорелся. Всё время мечтал о тебе и решил, что обязательно добьюсь своего. Так или иначе, ты всё равно оказался бы в моей постели.
– Тебе лечиться надо, - сглотнул Герман, глядя в сумасшедшие глаза мужчины, превратившего его жизнь в ад.
– Поздно, малыш. Я давно перешёл грань дозволенного и, поверь, мне нравится моя жизнь, - Артур быстро наклонился и впился жадным поцелуем в губы Германа. Потом слизнул выступившую кровь, ухмыльнулся и быстро вышел.
Герман закрыл глаза. Сил бороться почти не осталось. Он прекрасно понимал, что пытаясь договориться с Артуром, давал ему ещё один козырь против себя, ещё один рычаг воздействия, но иначе поступить не мог. Смерть Стаса легла на его душу тяжким грузом. Герман считал себя
Как ни странно, но Артур выполнил обещание, закрыв долг бывшего охранника в агентстве. Даже расписку с печатью привёз, чтобы показать Герману. Маленькая Злата и её прабабушка были в относительной безопасности, по крайней мере, за долги их никто не выселил бы из квартиры. Оставалась надежда, что пожилая женщина протянет ещё достаточно, чтобы успеть пристроить малышку. Герману же не оставалось ничего другого, как сдержать обещание. Артур вошёл в раж и развил бурную деятельность. Однажды во двор загородного дома въехала смешная яркая маленькая машинка, из которой выпорхнуло… нечто. Метр с кепкой роста, длинные блондинистые волосы, розовые обтягивающие брючки на стройных ножках, обутых в такие же яркие сапожки на высоком каблуке и короткая шубка из непонятного зверя искусственного происхождения. Герман из окна спальни с удивлением рассматривал странное существо. Назвать его девушкой почему-то язык не поворачивался, ибо что-то мешало глазу. Наверное, отсутствие вкуса и кричащий наряд, а может, чрезмерная, просто-таки бросающаяся в глаза манерность в жестах и движениях.
– Познакомься, Герман. Это Карамелька, твой учитель, - довольно улыбаясь, представил Артур… гостя. Нечто оказался парнем. Кроме яркой одежды у него был и не менее яркий макияж.
– Зачем он мне? — равнодушно задал вопрос Герман, усаживаясь в глубокое кресло в гостиной и рассматривая странного гостя.
– Он сделает из тебя настоящую женщину, - хохотнул Артур.
– Твой Карамелька — бог? — скептически оглядел парня Герман.
– Я — травести-дива, - пропело разряженное нечто манерным голоском, похлопав накладными ресницами и бросив соблазняющий взгляд на Артура.
– И чему же меня может научить этот разряженный павлин? Ты можешь представить вот такого меня рядом с собой на светской вечеринке?
– Шмотки мы с тобой вместе покупать будем, малыш, а Карамелька научит тебя тонкостям маскарада. Какое бельишко покупать, всяким интимным мелочам. На каблуках ходить научит.
– Ну-ну, - покивал Герман, не обращая внимания на злой взгляд новоиспечённого учителя. Похоже, дурачок, не понял куда попал.
Эмма. После того, как на свет появилось это существо непонятного пола, как Герман окрестил себя, потихоньку приходя в чувство от шока в гостях у доктора-живодёра, он потихоньку растворился и спрятался за Эммой, словно за удобной ширмой… Он отгородил ею свою настоящую личность, и на всё, что с ним происходило, смотрел как будто чужими глазами. Так оказалось проще существовать. Так было легче. Артур, увлёкшийся новой игрой, с азартом ваятеля принялся создавать свой собственный шедевр, меняя внешность Германа под свои вкусы. Отросшие до лопаток тёмные волнистые волосы были перекрашены в отвратительный блондинистый цвет, сделавший его лицо совершенно чужим. Неизвестно, что было хуже: учиться ходить на каблуках или наносить боевую раскраску, которая кардинально отличается от того лёгкого грима, которым пользовался Герман во время танцевальной карьеры. А уж о том, как приходилось выслушивать советы Карамельки о том, как обходиться с собственным хозяйством, чтобы под узким платьем оно не выпирало, даже вспоминать тошно. Но он послушно, как и обещал, одевал каблуки, женское бельё, чулки и платья, купленные Артуром. Весьма откровенные и немного вульгарные, на вкус Германа. Он бы точно такие никогда не выбрал для своей девушки, но… Кто его спрашивал?
В первый вечер, когда Артур должен был вывести Германа на какую-то вечеринку, он смотрел на себя в зеркало и его била чудовищная дрожь. В ярко накрашенной блондинке в зеркале он совершенно не узнавал себя. Поднятые наверх волосы открывали длинную шею с широким украшением, удачно закрывающим адамово яблоко, серьги поблёскивали в проколотых ушах, синее платье открывало грудь настолько, что Герману всё время казалось, будто она выпрыгнет из платья при неосторожном движении. Он уже не думал о побеге, а просто боялся появиться перед людьми в таком виде. Да и как он теперь мог появиться перед дядей Ромой или Глебом? Стыдно и страшно. Он чувствовал, что потихоньку начал терять себя. Услышав недовольный голос за дверью, настоящий Герман ещё раз бросил взгляд в зеркало и выпустил на сцену Эмму, почти полностью спрятавшись в её тени. Артур с довольным блеском в глазах представлял его своим друзьям, выдавая за новую подругу, а Герман, прилагая неимоверные усилия, пытался справиться с ролью и нигде не проколоться. Он говорил крайне мало, отвечая только на прямые вопросы, от которых не удавалось уйти. Артур всё время держал его за руку, не отпуская ни на минуту. И Герман был даже благодарен ему, что по приезде в загородный дом тот отпустил его. В ту ночь не было никаких игр и постельных утех. Герман переоделся, принял душ, смыв с себя косметику, и повалился в постель. И только тогда его нервы не выдержали. Германа начало трясти, как в лихорадке, слёзы лились из глаз бурным потоком и только пощёчина и вкус алкоголя на губах привели его в чувство. Артур влил в него полный стакан коньяка, после которого Герман уснул и проспал до обеда. Больше истерик не было. Герман спокойно выполнял свои обязанности эскорта. Их постоянно сопровождал Удав, охраняя «Эмму» во время недолгих отлучек Артура для разговоров с нужными людьми.
Карамелька теперь тоже жил в их доме, изнывая от скуки. Однажды он довертелся задом, постоянно соблазняя Артура, и тот трахнул его прямо в гостиной, заставив Германа наблюдать. Судя по довольно сверкавшим глазам Карамельки, парень уже в мечтах расписал своё будущее рядом с богатым папиком. Только все его мечты рассыпались как карточный домик, когда Артур хозяйским жестом пригласил невозмутимого Германа в спальню, куда Карамельке вход был закрыт. Своё недовольство он скрыл от хозяина, но до самого обеда доставал его любовника, видя в нём своего удачного соперника. В итоге Герману пришлось поставить зарвавшегося парня на место, расставив все точки по местам.
– Толик, знаешь, кто ты? — придавил он его к стене в коридоре.
– Меня зовут Карамель. Я известная в столице травести-дива!
– Известная где? В специализированных клубах-борделях? Не смеши меня, Толик. Ты профессиональная подстилка, а не актёр. Ты же спишь и видишь, как оказываешься на моём месте. Думаешь, здесь сладко? Наивный мальчик.
– А что? Тебе так плохо? Спишь с одним, отказа ни в чём не знаешь, ещё и выдёргиваешься, - зло прошипел Карамелька, пытаясь отцепить пальцы Германа от своего плеча.
– А по-твоему я должен под Артуром визжать от восторга? А то, что меня похитили, опоили гадостью и изнасиловали, причём не один раз и уже более полутора лет удерживают здесь под охраной не в счёт? Как тебе такая история? У меня до Артура вообще мужчин не было, зато была невеста. Ты думаешь, тебя отсюда отпустят, как только тебе захочется смотаться?
– А п-почему нет? — испуганно пролепетал Карамелька.
– Ты меня видел? Видел. Как зовут знаешь? Знаешь. Тебе теперь одна дорога — на тот свет, как свидетелю. Так что живи и наслаждайся! — Герман легонько похлопал парня по взбледнувшему личику и спокойной походкой ушёл к себе.
И Карамелька оказался не таким уж глупцом. Стоило ему перестать мечтать и посмотреть на Артура глазами без розовых очков, как он понял, что место Германа ему совершенно не нужно. Своё тёплое местечко он нашёл под крылышком Витька. Тот всё также исподтишка бросал жадные взгляды на Германа, зато стал реже сопровождать его на прогулках. За такой поворот Карамельке можно было бы сказать спасибо, только вот элементарного сочувствия в его глазах по отношению к Герману не появилось ни капли, а вот зависть по-прежнему нет-нет да появлялась в хитрых глазах.