Услышать тебя...
Шрифт:
Завтракали все за общим столом. Блины брали руками с большой фаянсовой тарелки, макали в блюдце с растопленным маслом. У Валерки рот, щеки и нос заблестели от масла. Блины он любил и ел с большим удовольствием. Впрочем, аппетит у всех Волковых был отличный.
Генка с отцом ушли одновременно, а немного погодя собрался и Сергей. Уходя, сказал:
— В пять пообедаем в «Дятлинке». Я зайду за тобой в читальный зал.
— На обед курица будет, — с обидой сказала мать. — И охота вам шляться по ресторанам? Только деньги попусту переводить.
— Я с удовольствием дома пообедаю, — сказала Лиля.
— Мать, не
Чмокнул жену в щеку, схватил со сковородки горячий блин, запихал в рот и выскочил за дверь. Из коридора в комнату ворвались клубы морозного пара и Дружок. Шерсть его заиндевела, усы топорщились, как у моржа, и стали белыми.
Лиля помогла свекрови убрать со стола. Вытирая посуду, сказала, что скоро четыре месяца как беременна. Сережа настаивает, чтобы она рожала. А как с учебой? Ребенок свяжет ее по рукам и ногам. Ведь ей предстоит заканчивать последний курс.
— Рожай,—сказала Татьяна Андреевна. — У меня их шестеро было. И ничего, вот четверых вытянула. А каково мне было с ними в войну? Одной?
— То война...
— Когда тебе родить-то? Летом? До осени покормишь, а потом оставишь нам. Уж как-нибудь справлюсь я со своим первым внуком... Или внучкой.
— Что-то страшно мне...
— Ох, гляжу я, избалованные вы все нынче! Моя матушка-покойница родила одиннадцать детей. Жала мать рожь, а тут начались схватки. Она без всякой помощи одна в поле и приняла меня. А вечером сама в нижней юбке и домой принесла. Отец~то мой был путевой обходчик, и жили мы на разъезде. До ближайшей станции шестнадцать километров. О «скорой помощи» тогда и слыхом не слыхали.
— Сережа хочет сына, — сказала Лиля.
— Он такой, чего захочет, всегда добьется. Значит, будет сын. Сережка-то мой первенец и родился в рубашке. Я говорю ему, а он смеется, не верит. Думает, что это просто так говорят. А родился, действительно, в рубашке. Я сама видела.
— Мам, а я в рубашке родился? — спросил Валерка. — В той самой, которая вся в дырках?
Женщины рассмеялись. Татьяна Андреевна помогла сыну одеться, крепко завязала под воротником красный шерстяной шарф и выпроводила на улицу.
— Я никогда таких глаз у мальчиков не видела, — сказала Лиля. — Большущие, синие и с длинными ресницами.
— Сережин любимец, — улыбнулась Татьяна Андреевна.— И на мотоцикле катает, и подарками всякими балует. Сколько он этих фотографий Валеркиных наделал! А одну даже в газете поместил. Кораблик с соседским мальчишкой в луже запускает.
— Это хорошо, что Сережа детей любит.
— Он всех любит: и детей, и животных. Кто только у нас не жил в доме! И птицы, и ежи, и белые мыши. А теперь вон собаку откуда-то притащил. И так повернуться негде. Правда, на пса пожаловаться грех. Чистоплотный и не болтается под ногами, знает свое место. И ребятишки его любят. Сколько уж живет, а никого не укусил. Вот только ночью меня пугает, когда Сергей поздно приходит. Гавкнет, я так и подскочу, а потом никак не заснуть.
— Поздно приходит?
Татьяна Андреевна пытливо взглянула на нее, улыбнулась.
— Никак ревнуешь?
— Что вы!—отмахнулась Лиля.— До ревности ли мне сейчас... Экзамены, теперь эта беременность...
— Я и то гляжу, будто ты с лица похудела... Думала, неприятности какие.
— Зачем только Сергей эти кресла купил, — прервала
— Я уж ему и то говорила, да разве послушается? Ждет не дождется, когда ты закончишь учебу и начнете жить по-человечески.
— В этом городе?
— А чем же для тебя плох наш город? — удивилась Татьяна Андреевна.
— Сережа способный журналист, смог бы устроиться и в Москве или в Ленинграде...
— Вроде бы ему тут квартиру обещали, — сказала Татьяна Андреевна. — К твоему приезду.
— Я думаю, мы тут долго не задержимся... Напечатает несколько интересных материалов в центральных газетах, тогда можно будет попытаться и получше устроиться. ..
.— Вам виднее, — помолчав, сказала Татьяна Андреевна и отвернулась к плите.
— Пойду в библиотеку заниматься, — сказала Лиля. — Купить что-нибудь в магазине?
— Не давай ему много пить, — сказала Татьяна Андреевна.— На радостях-то надерется, а потом два дня будет маяться.
— На радостях?
— Как ты приехала, так и ожил. Ходит и светится, будто месяц ясный.
— Я и не заметила, — сказала Лиля, надевая шубу.
Городская библиотека находилась на улице Карла Либкнехта. День был солнечный, морозный, и Лиля пошла пешком. Торопецкая улица, где жили Волковы, была застроена после войны одинаковыми оштукатуренными стандартными домами. Из труб тянулся в небо белесый дым. Сворачивая у театра на Октябрьскую улицу, Лиля увидела на дороге грязно-желтую на фоне ослепительного света большую собаку, которая внимательно посмотрела на нее черными точечками глаз, зарывшихся в кудрявую шерсть. Вид у собаки был угрюмый. Лиля остановилась. Собака не спеша подошла к ней, с интересом обнюхала длинную колонковую шубу, фыркнула и отправилась дальше, таща на весу пушистый со свалявшейся шерстью хвост.
Лиля разделась внизу и поднялась на второй этаж в читальный зал. Из высоких заиндевелых окон на черные столы падали широкие полосы света. В зале было тихо. Слышно лишь, как шелестели переворачиваемые страницы, иногда кто-нибудь осторожно покашливал. Лиля села за свободный стол, достала тетради и учебники из сумки. Не успела сосредоточиться, как почувствовала чей-то внимательный взгляд. Подняла голову и увидела пожилую женщину. Блистая золотыми зубами, она приветливо улыбалась и кивала. Лиля тоже улыбнулась. Это была Рика Семеновна, литсотрудница отдела культуры и быта. Помнится, она была очень удивлена, что Лиля так скоропалительно вышла замуж. Как можно, почти не зная человека, на всю жизнь связывать с ним свою судьбу? Лиле тогда показалось, что она не очень-то хорошо относится к Сергею.
Рика Семеновна сидела за соседним столом. Перед ней подшивка газет, блокнот и стопка писчей бумаги. На горбоносом лице очки в черной оправе. Наверное, в детстве Рика Семеновна болела оспой, потому что на щеках остались мелкие рябинки.
Через полчаса они вместе вышли в коридор. Улыбающаяся Рика Семеновна сказала, что Лиля замечательно выглядит и она очень рада ее видеть. Лиля поинтересовалась, что она здесь делает.
— Моя милая, разве можно в нашей редакции что-либо написать? — пожаловалась Рика Семеновна. — Да еще в отделе культуры и быта! У нас с утра до вечера толпится народ. Я удивляюсь Султанову: умный, интеллигентный человек и терпит такое! Уши вянут, слушая их... Что же ты не спросишь про своего гения?