Уснувший пассажир

Степанов Анатолий – известный писатель, киносценарист, классик советского детектива. Знаком читателям по романам «МУР есть МУР», «На углу, у Патриарших…» (совместно с Эдуардом ХРУЦКИМ) и многим другим.

Сначала заныло колено, заныло сильнее обычного, но терпимо. Лишь тревожило, не прерывая сон. Во сне он убаюкал ногу и вновь растворился. Ненадолго, правда. Судорога жестоко переплела пальцы на той же ноге, и боль вместе с окаменелостью поползла от ступни к икре. Надо было ходить. С упрямо закрытыми глазами он спустил ноги на ковер и, всем телом наваливаясь на совсем

Уже не пьяный, но еще не трезвый, он, сильно хромая, бродил по обширной спиридоновскои квартире, не желая признавать ее уют. Бессловесно ругая себя, жалел себя же. Сингапур, видите ли, ему понадобился. Что он не видел в Сингапуре? А так хорошо было дома с Лидкой у милого Черного моря. Нет, сорвался, как молодой, на безответный вызов дружка старинного, козла старого Альки Спиридонова. Ну допустим, надоело в безделье и с Лидкой один на один, ну понятно, никогда не был в этом хваленом капиталистическом раю, ну захотелось, как мистеру Твистеру, увидеть мир, но зачем же надо было вчера так надираться с еще одним дружком, Романом Казаряном? Тому хорошо, дрыхнет небось вовсю, а встанет – опохмелится и снова спать. А ему – дальняя дорога в таком состоянии.

Вдруг понял: судорога ушла. Остановился, опасливо пошевелил пальцами проклятой ноги. Вроде порядок. Только не думать, что порядок, а быстрее, быстрее в душ, под теплый мелкий дождичек.

Мок, терся жесткой губкой, вынув вставную челюсть, полоскал водичкой испоганенный алкоголем рот. Потом просто в неге стоял – тепло текло по нему, дремота накатывала и откатывала.

Когда он, надевши свежее исподнее и причесавшись, выходил из ванной, зазвенел будильник. До такси ровно час.

На кухонном столе стояла оставленная заботливым Казаряном непочатая бутылка марочного армянского коньяка. Нет, пока нельзя: расползется, как квашня, а не опохмелится для бодрости. Чтобы не забыть ее, родимую, он прошел в кабинет, где спал на диване, и спрятал бутылку в большую сумку, приготовленную для путешествия. Попутно и постель убрал.

Чаю, чаю покрепче. Без желания, по надобности сжевал два бутерброда и приступил к более приятному. Пил чай с пылу-жару, обжигаясь и торопясь. Согрелся пищевод, согревшись, освободился от спазмы желудок и наконец пробил благодетельный пот. Вернулся в ванную, влажным полотенцем вытер лицо и шею, глянул на себя в зеркало и. увидел, что забыл побриться. Брился, с отвращением рассматривая вроде бы чужое старческое лицо.

Спиридоновским спреем побрызгал себе на щеки чем-то непонятным; ненашенским. Пора одеваться.

Светло-серая рубашка. Бордовый галстук – Казарян его приказал надевать. Черные ладные брюки, под Лидкиным присмотром сшитые на заказ. Твидовый пиджак – Алькин презент, привезенный из Англии. Итальянские мокасины, купленные по случаю. Модный австралийский плащ, приобретенный в свое время на муровской распродаже. И наконец роскошная камышовая трость – подарок сослуживцев в день его ухода на пенсию. Сумку в руки – и вперед.

В прихожей еще раз оглядел себя в зеркале. Издали. Немолод, конечно, во ничего, ничего. Закрыл дверь на все запоры, предварительно включив сигнализацию, и спустился вниз. Ждать такси.

Миновав подъездную эстакаду амстердамского аэропорта, кургузый, с маленькими окнами автомобиль обогнул громадное здание и через служебные ворота въехал на взлетное поле. Уверенно ориентируясь в самолетном стаде, он, повертевшись, подкатил к лайнеру нидерландской авиакомпании, готовому к отлету – реактивные двигатели его уже подвывали.

Открылись дверцы, и из автомобиля с двух сторон вышли двое вооруженных миниатюрными автоматами полицейских, затем могучий их начальник в штатском и наконец хрупкий, одетый с чиновничьей элегантностью – темно-серое английское пальто, твердая шляпа, модные на все времена черные башмаки – господин с солидным, размером больше обычного, кейсом в правой руке.

Самолет стоял у пассажирской трубы, но хрупкий господин поднялся по специальному трапу. У двери он остановился, обернулся и, улыбнувшись, помахал служилой троице свободной левой рукой.

Самолет и автомобиль взяли с места одновременно: автомобиль – домой, самолет – на взлетную полосу.

Автомобиль выруливал на магистраль, а самолет уже набирал высоту.

…Через три часа этот самолет приземлился в Шереметьеве. У трапа хрупкого господина встречали два омоновца с укороченными «Калашниковыми», озабоченный голландец-переводчик из посольства и представитель компетентных органов. Переждав, пока остальные пассажиры бодрой гурьбой не скрылись в здании аэропорта, пятерка двинулась вслед за ними.

Аэропорт Шереметьево пребывал в своей обычной лихорадке. Суетились евреи, шумели армяне, покорно терпели ожидание украинцы, одновременно все вместе стоя в очередях на рейсы в Вену, Будапешт, Тель-Авив, Париж, Нью-Йорк.

А у этой стойки было спокойно: в юго-восточную Азию из Советского Союза пока еще не эмигрировали. Здесь шла регистрация отлетающих в Сингапур. Вялые индусы, тихие таиландцы, неторопливые, деловитые – не континентальные, а островные – китайцы, осторожные наши соотечественники, не эмигрирующие, все, как один, командировочные. Правда, несколько выламывались из общей благопристойности шестеро молодых длинноволосых людей в вольных одеяниях. Устроившись у подножия холма, составленного из непонятных черных футляров, все шестеро молодцов пили пиво из бутылок. Из горла. То была рок-группа, отъезжающая на гастроли удивлять жителей дальних восточных стран пронзительностью громких голосов и красотою телодвижений.

Сильно немолодой гражданин у высокого столика, мучаясь, заполнял декларацию. Споткнувшись на пункте об иных ценностях, которые нельзя вывозить, он поднял глаза от бумажки, ища, с кем бы посоветоваться по этому поводу, и встретился взглядом с дамой, стоявшей у противоположной стороны столика. Дама улыбнулась, приглашая к вопросу. Ничего себе дама. Лет сорока – сорока пяти. Бывшая красавица, да и сейчас хороша, моложава.

– Простите, Бога ради, – сказал гражданин. – А что это значит – иные ценности?

– Да плюньте вы на все и пишите всюду «нет», – посоветовала дама. Еще раз улыбнулась и добавила: – Какие у нас, у советских людей, могут быть ценности?

– Социалистические, – напомнил он. – А про полсотни, что у меня, писать?

– Пишите. Это вам на такси, когда возвращаться будете. – Ответом дама подготовила вопрос и спросила: – Надолго за бугор?

– На две недели, – ответил гражданин. Вновь склонившись над листком, после паузы негодующе воскликнул: – Черт бы их подрал, чинуш бессмысленных!