Усобники
Шрифт:
Даниил помолчал. Потом заговорил снова:
– Я же, дети мои, к Михайле Ярославичу Тверскому отправлюсь. Рядиться с ним буду, дабы заодно стоять против великого князя. Покуда не ворочусь, Москву на тебя, Иван, да на боярина Стодола оставлю…
Иван провожал брата. Они ехали круп в круп.
– Осенью встречу тебя, Юрий.
– Не явился бы в Орду князь Андрей и хулы на меня не возвёл. Его и кровь родная не остановит.
Иван придержал коня:
– Попрощаемся, брат.
Они обнялись. Иван въехал на взгорочек, смотрел, как удаляется старший брат, а за
Долго глядел вслед малому поезду княжич Иван, и, лишь когда отъезжающие скрылись за лесным поворотом, он покинул взгорок и не торопясь направился к Москве.
Позабавил боярин Ерёма великого князя, рассказав, что Даниил шлёт в Орду княжича Юрия. Андрей Александрович смеялся, бороду поглаживал:
Тьма братцу моему очи застила, коль не видит, что племянник-то мой, Юрий, ещё в разум не вошёл, а ему велено посольство править. Да и Тохта, поди, не допустит его к себе. И что Даниил пошлёт в Сарай, коли у Москвы в скотнице одни тараканы?
Ерёма соглашался, подхихикивал:
– А что, великий князь Андрей Александрович, нонешним летом мы без ордынцев обойдёмся?
– Поглядим, боярин, чего ещё братец Даниил вытворит…
В тот день князь Андрей поведал княгине Анастасии о том, о чём рассказал боярин Ерёма. Та обрадовалась: может, услышал Бог её молитву и не покинет Любомир город Владимир. А вслух великая княгиня поддержала:
– Молод Юрий, чтоб тебе, Андрей Александрович, в Орде противостоять. Ты, чай, у хана Тохты в чести.
– Верно, княгинюшка, голубица моя.
Поморщилась Анастасия. Голубицей зовёт её и Любомир, то ей сладко, но слышать такое от постылого князя!
– Не голубица я, великий князь, не зови меня этим именем. Голубица голубят высиживает, мне же этого не дано.
Насупил кустистые брови князь Андрей: больно, ох как больно ударила его Анастасия! Ой ли, она ль виновата, кто ведает, отчего нет у Анастасии детей? Обнял её, но княгиня отступила.
– Будто чужд я тебе? — сказал князь с горечью.
В ответ ни слова.
– Ох, Анастасия, кабы не любил тебя…
Анастасия насмешливо обронила:
– Того мало, в соку берёзка!..
Уходил он от княгини с горечью в сердце и не мог понять: злость ли его гложет, тревогу ли какую посеяла в его душе Анастасия? Встречному отроку бросил резко:
– Вели коня седлать!
Учуяв княжий гнев, отрок метнулся, а Андрей Александрович, накинув на плечи корзно, вышел на высокое крыльцо, посмотрел на Клязьму. Она уже вскрылась и несла остатки льда, коряги и всё, что подхватывала с берегов.
Ворота детинца распахнуты. Опираясь на копья, стояла в проёме стража в стёганых тёплых кафтанах и войлочных колпаках, с пристёгнутыми к боку мечами. Перегнувшись, осматривал даль караульный гридин. Князю видна только его спина, и он не понял, кто это из дружинников. От причала отплыл вёрткий чёлн: какой-то владимирский рыболов вышел на лов. В Кузнечной слободе звенели молоты.
Отрок подвёл коня, но великий князь уже передумал ехать, вернулся в хоромы, позвал Ерёму:
– Выведывай, боярин, чего ещё Даниил выкинет. Эвон, с Дмитрием сообща тягались, а ноне московский князёк шубу вывернул.
Версту за верстой топчут копыта безлюдную степь. На ночь гридни стреноживают коней, выставляют чуткий караул. Спят на траве, разбросав войлочные потники и положив под головы сёдла.
Молодая трава пахла свежо, и к утру было прохладно. Ночи стояли лунные, крупные звёзды редки, лишь наезженная дорога тянулась, ровно молочная, с юга на север. По ней ночами мчались на Русь тумены хана Батыя, вели в набег свои полчища разные ханы и царевичи, разоряли княжества, жгли города и деревни, гнали в Орду многочисленный полон. Такое Юрию ведомо не из рассказов, он знал, чем заканчиваются княжьи распри, особенно когда князья зовут на подмогу ордынцев. К ней всегда прибегает великий князь Андрей Александрович. За помощь он позволяет ордынцам грабить Русь и убивать всех, кто сопротивляется.
Княжич Юрий уверен: если ему не удастся склонить на сторону Москвы хана Тохту, князь Андрей снова приведёт ордынцев и беда постигнет Московское княжество.
От предстоящего — встать перед грозными очами могущественного Тохты — Юрию становится страшно, его пробирает внутренний холод от самого живота. Мнится ему: вот он на коленях перед ханом, вот палач волочёт его на казнь, уже занёс над ним саблю…
Всё ближе и ближе конец пути, и сон у Юрия делается беспокойным, а ночи длинными, утомительными. Если бы вновь очутиться в Москве и не чувствовать ужаса от будущей встречи с ханом! Он вспомнил прежнюю жизнь, и она почудилась ему прекрасной и далёкой. Юрий молил Бога быть к нему милосердным в этом ужасном логове, где каждый захочет вцепиться в него, московского княжича…
На исходе мая-травня показалась столица государства Золотой Орды: ханский дворец и мечети, дворцы вельмож и дома, обнесённые глинобитными заборами, православный деревянный храм и синагога и ещё множество иных построек огромного города Сарая, заселённого разноплеменными народами, города, на много вёрст при ленившегося к полноводной Волге-реке.
Провожая сына, князь Даниил напутствовал его:
– В Сарае перво-наперво навести владыку. Епископ Исмаил подскажет, кто у хана в особой чести. С того и начинай, одари. Как вельможи нашепчут Тохте, так и отзовётся.
А ещё велел передать князь Даниил владыке кожаный кошель с деньгами на храм.
Нищ дом Христа в средоточии неверных, и нищ приход, а страждущих великое множество, — говорил московский князь. — Пусть малый дар княжества Московского примет владыка Исмаил, от чистого сердца даю…
Въехав на грязную улицу, княжич Юрий направил коня к караван-сараю. Следом за ним ехали гридни, скрипел обоз.
Жилище у епископа Исмаила бедное, комнатёнка ровно келья монашеская, зарешеченное оконце, своды низкие, под писанным на доске образом столик-налой. У стены широкая лавка, войлоком покрытая, на ней епископ спит.