Успех (сборник)
Шрифт:
— Я не потревожил вас, уважаемый господин? — китаец тихо зашелестел языком, как осенний клён. — Не прийти ли мне позже?
— Садись и ешь, — Оскар отделил острым ножом хорошо прожаренный шмат мяса и бросил его на заранее приготовленную тарелку. — Ешь.
— Если так будет угодно господину… — китаец ловким движением схватил маленький столовый ножик. Откуда-то из рукава появились костяные палочки — единственная дань традиции, которую Ли Юн позволял себе за столом с Оскаром.
— Доложи, — распорядился Оскар, когда старик кончил есть.
— Гарем очень напуган, — китаец показал палочками на остатки мяса Айши. — Никто не знает, чего ждать. Айша поддерживала порядок. К ней привыкли. Теперь порядка нет. Все боятся. Нужна новая первая жена, которая установит порядок.
— Может быть, Раху? — предложил Кралевский, ковыряясь в зубах. Эта красивая мулатка с какой-то отдалённой системы его больше не возбуждала — зато она прекрасно умела ладить с остальными женщинами.
Но китаец покачал головой.
— Нет, не Раху. Её любят, но не боятся. Нужно, чтобы её боялись.
— Тогда Малкина. Я её недавно разморозил. Она кобылка с характером.
— Нет. Её будут бояться, но не любить. Нужно, чтобы её любили.
— Хорошо. Найди мне новую хозяйку гарема. Но — быстро.
— Да, господин.
— Иди.
Китаец зашелестел туфлями, удаляясь — спиной вперёд, тело полусогнуто в почтительном поклоне.
Хозяин корабля в который уже раз мысленно поздравил себя с удачей: первый из размороженных им людей, Ли Юн, оказался чуть ли не самым полезным его приобретением. Старик умел и любил служить, окружая господина заботой, но соблюдая при том должную дистанцию. Это умение быть под рукой, но не стоять рядом зеркально соответствовало одному из важнейших искусств правителя: быть близким к своим подданным, будучи одновременно недосягаемо далёким.
Постигая эту сложную науку, Кралевский волей-неволей осознал, какую огромную пользу получают дети из богатых домов, пребывая в окружении вышколенных слуг. Их общество воспитывает в них ту мягкую властность, которой так отчаянно не хватало ему самому.
Вообще, власть преподнесла Оскару немало сюрпризов и открытий, и не все они были приятными. Он всё больше осознавал, до какой степени был наивен. Но он старательно учился — благо, обстановка тому благоприятствовала. Созданное им общество худо-бедно, но всё же зависело от него, и осознавало эту зависимость.
Сам же Оскар, не жалея сил, времени и чужих жизней, постигал главную науку правителя — науку карать и миловать.
В каком-то смысле Кралевскому повезло. Поскольку ему почти не приходилось заниматься разными побочными занятиями, не имеющими отношения к власти как таковой — например, управлением, или какими-нибудь административными делами, только отвлекающими от главного — он довольно скоро убедился, что в основе власти лежит именно милость и кара. Милость и кара не как орудия правосудия или дисциплины, а как самоцель, как самая суть власти. Они теперь представлялись ему двумя концами шеста, который он держал в руках, подобно канатоходцу, удерживающемуся на тонкой проволоке.
Другим уроком для него стала необходимость в постоянной подозрительности. Раньше Оскар думал, что никому не доверяет. За эти годы он научился и в самом деле никому не доверять, и понял, как это трудно и противоестественно для обычного человека — никогда и ни в чём не доверять другим людям.
Первым его предал ни кто иной, как Вилли Ху. Он честно прослужил три года, но потом стал слишком самоуверен. Последней каплей оказалась сущая мелочь: Вилли не понравилось, что Оскар приказал ему запытать насмерть своего друга, посягнувшего на женщину из оскаровского гарема. Хорошо, что сразу напасть на Кралевского он не решился — у того был тепловой пистолет, с которым он не расставался никогда. Вместо этого он стал строить разные планы, и в конце концов придумал убить своего господина, вызвав его в спортзал, якобы по срочному делу. Для верности он переговорил с парочкой ближайших друзей. Один из них немедленно донёс Оскару.
Впрочем, Оскар уже был в курсе ситуации: месяца за три до происшествия Кралевский, изучив всю имеющуюся на борту документацию к бортовым компьютерам, сумел активизировать и настроить корабельную систему слежения. Слежка оказалась необыкновенно увлекательным занятием. Первое время Оскар тратил на прослушивание чужих разговоров чуть ли не весь день. Через какое-то время он понял, что следует сосредоточиться на своём ближайшем окружении — и, как выяснилось, не ошибся.
Вилли повязали его же люди. Под пытками он признался, что собирался прикончить Оскара и захватить власть на корабле. Что он будет делать после этого, Ху как-то не особенно задумывался. Более умный человек сообразил бы заранее, что после остановки вторичной переработки начнутся голодные бунты, причём в анабиозные камеры никто добровольно не пойдёт — все уже хорошо усвоили, что человечина является едой, и понимали, что в случае чего замороженные будут пущены на мясо… Увы, Вилли об этом просто не подумал. Оскар сделал из этого закономерный вывод, что глупость опасна не только для самого глупца, но и для окружающих его людей.
Кралевский лично запытал Вилли до смерти. Его череп пополнил коллекцию: это был первый предатель, которого Оскар разоблачил и убил.
После расправы над изменником — а также избавившись от его ближайших друзей по спортзалу — Кралевский задумался о реорганизации своей системы безопасности.
Альфонс Мухин и Карл Тусе были уроженцами второй планеты системы E98IIVP. В отличие от третьей планеты той же системы, знаменитой своей пакостной микрофлорой, вторая была абсолютно стерильна: жизнь на ней так и не появилась. При этом, благодаря странному капризу природы, её атмосфера состояла из чистого кислорода (имеющего, правда, небиологическое происхождение), а три четверти поверхности покрывал пресноводный океан. Однако, в прозрачном воздухе планеты не было ни моля углекислоты, а в почвах отсутствовали азотистые соединения. Любое земное растение в этих условиях погибало примерно за неделю.
Это, впрочем, было бы не так уж и фатально: в конце концов, в Галактике было полно миров, жители которых по тем или иным причинам не имели возможности обзавестись пшеничными полями или яблоневыми садами. Хуже было то, что недра планеты оказались совершенно пусты: добывать там было решительно нечего. Дурацкий каприз природы обделил вторую E98IIVP решительно всем, даже красивыми видами: единственный континент представлял собой плоскую равнину, по которой ветер гонял пыль.
В период экономического подъёма планета жила за счёт переработки биологического сырья с соседнего мира, неустанно порождавшего всё новые и новые виды микробов и прочей дряни с восхитительно интересными ДНК, а заодно и сторонних производителей биогенов. С этого кормилось два с половиной миллиона человек, составлявших население планетки.
Кризис парализовал две трети мощностей. Оставшиеся на плаву заводы и промышленные лаборатории стали крайне сговорчивыми на предмет заказов. Довольно скоро планета стала лидировать в неофициальном реестре крупнейших производителей разных сомнительных веществ и существ. Вокруг чего, разумеется, развёлся обычный в таких случаях криминальный гадюшник. Власти планеты, сами по уши замазанные в криминальном биологическом бизнесе, предпочли не бороться с набирающей силой преступностью, а договориться с ней полюбовно.