Успех (сборник)
Шрифт:
— Это я насрал, — с удовольствием сообщил невысокий толстый мужичок, сидевший в его кресле. Рядом стояли два парня помоложе. — И тебе самолично принёс на переработку. Что-то вроде боевого крещения. Ну как, понравилось?
— Вообще-то я вам ничего не сделал, — пробормотал Кралевский, стараясь выглядеть хоть сколько-нибудь достойно.
— Вот именно, — улыбочка толстячка стала чуть шире. — Кстати, надо бы познакомиться. Меня, например, зовут Яйно Йорве. Я тут начальник службы безопасности. Скучная работёнка. Ничего ведь не происходит. Но я стою на страже законности и правопорядка. Так что, если кто тебя обидит, можешь жаловаться мне, я разберусь. Всё тебе понятно?
Оскар промолчал, пытаясь вытащить из волос какашку.
— Ну так что, говнокрут, нравится тебе твоя новая работа? Ты же к ней так стремился. Но вот ведь незадача: в любой работе есть профессиональный риск, — Йорве выразительно помахал железным прутом. — Иди лучше помойся. И потом прибери за собой. А то развёл грязи. Ой, это ведь, кажется, не грязь. Это похоже на самое настоящее дерьмо! Правда, ребята?
Ребята угодливо заржали.
— А наш корабль должен быть чистым. Мы, звездолётчики, терпеть не можем грязи. И особенно говна. Так что мы ещё вернёмся…
— …и понюхаем, чем тут пахнет, — ухмыльнулся один из парней.
Кралевский молча отправился в душ и в течении часа пытался смыть с себя нечистоты. Кал, видимо, был перемешан с каким-то клеем — во всяком случае, отмыть его оказалось почти невозможно, особенно от волос. Пришлось побриться наголо.
Когда он вернулся в каюту, то увидел, что содержимое его чемоданчика вывалено прямо в мерзкую лужу.
Он вздохнул и вызвал робота-мусорщика.
Следующая встреча с весёлым толстячком произошла в столовой. Вообще-то весь экипаж, включая механиков, должен были есть в одной каюте за большим круглым столом. На деле, однако, говнокрут не мог есть там, где едят другие: считалось, что его присутствие портит аппетит. Поскольку же в столовой почти всегда кто-нибудь сидел, говнокруту полагалось ждать счастливого случая под дверью, получая свою порцию невинных шуток от скучающих господ из экипажа. Оскар просидел под дверью часа три, после чего попытался было сунуться в столовую вместе с уборщиком. Тот возражать не посмел, но смотрел на него с такой злобой, что Кралевский счёл благоразумным впредь дожидаться раннего утра, когда экипаж отсыпается. Один раз это прокатило, и он смог поесть. Но на следующее утро, уверенно зайдя в столовую, он наткнулся там на всё ту же знакомую троицу.
— Что, говнюшонок, покушать захотелось? — хохотнул Яйно, и показал ему на стол. Там стояла тарелка, на дне которой лежала, свернувшись, слизистая фекалия. — Это тебе. Специальное блюдо. Или не голодный? Ребятишечки, а давайте-ка прочистим желудок господину говнокруту…
Били его долго и с удовольствием. Потом перемазали лицо, тыкая его в дерьмо. Оскар отчаянно вертел головой и сжимал зубы, понимая, что на этот раз уступать нельзя. В результате ему сломали палец на руке, но отстали.
Избитый и окровавленный, он кое-как добрался до медицинского отсека, где медробот до утра лечил его ушибы и гематомы. Палец сросся слегка кривовато, но ломать его заново Кралевский не стал: надо было идти работать.
После этого случая он больше не пытался зайти в столовую, и ел только продукты вторичной переработки.
Серые куски синтетического мяса и того же цвета хлеб были синтезированы из экскрементов экипажа. Так или иначе, они всё-таки заставили его есть дерьмо.
К концу недели корабль совершил два гиперперехода. Первый раз Оскар даже не успел понять, что происходит: он занимался своими трубами, когда заработал дейкстровский привод. Следующие три часа Кралевский валялся на полу, корчась от боли: нуль-генераторы ломали метрику пространства, и каждая случайная флуктуация многомера наводила остаточные токи в нервах. Пару раз он чуть не отдал концы — один раз от болевого шока, второй — когда колотился затылком о переборку.
Экипаж, разумеется, лежал в анабиозных камерах. По идее, одна из них предназначалась для него — но никто и не подумал предупредить говнокрута о начале перемещения.
Когда он пришёл в себя, то обнаружил, что лежит с разбитой головой в луже собственной мочи, но в общем и целом жив. Проглотив пару таблеток энергина, он потопал обратно к своим трубам и фильтрам.
Второй прыжок он провёл в анабиозной камере. Время гиперперехода любезно подсказал ему Жиро — судя по всему, всё ещё не оставивший своих планов относительно нетрадиционного использования его задницы.
Выйдя из заморозки, Оскар столкнулся с неприятным фактом: его камера была кем-то заперта снаружи. Попытки привлечь внимание результата не дали. Устав кричать и стучать в стенку, он сел на край криогенной ванны и стал ждать неизбежного.
Камеру открыл плотоядно ухмыляющийся господин Яйно Йорве. В руке у толстячка был кусок металлизированного кабеля. Остальные были вооружены кто чем — кажется, только у Жиро в руках ничего не было.
Когда Кралевский пришёл в себя, первое, что он почувствовал — это дикую боль в заднем проходе.
Медицинский робот залечил ему разорванный сфинктер, вытащив при этом из кишечника какую-то проволоку, битое стекло, и ещё что-то в этом роде. Кроме того, в глубине обнаружились следы мужской спермы. Видимо, Жиро решил не дожидаться добровольного согласия — а может, и толстячок не побрезговал дармовым удовольствием. Более серьёзных повреждений не было: то ли развлекавшиеся знали меру, то ли у них не было времени заняться своей жертвой как следует.
Но что-то подсказывало Оскару, что на следующий раз скучающие господа космолётчики могут и переборщить.
Поэтому он решил, что следующего раза ждать не имеет смысла.
Обычно к третьему-четвёртому прыжку у корабля подходил к концу энергетический запас. В таких случаях корабль пускают по круговой орбите возле какой-нибудь звезды, ожидая, пока гиперполе, создаваемое дейкстровским приводом, вычерпает достаточно энергии из окружающего пространства. Как правило, на это уходило два-три дня. Переселенческому кораблю, однако, не посчастливилось: он завис в пустоте, а до ближайшего звёздного скопления было слишком далеко.
В принципе, ничего особенно страшного в этой ситуации не было — просто время сбора энергии растягивалось до двух-трёх недель. Экипаж, однако, отчаянно скучал: в таком положении даже всегалактическая инфосеть оставалась недоступной.
Скука обошлась Кралевскому в пару сломанных рёбер. Как ни странно, толстячок на этот раз был ни при чём: Оскар просто подвернулся под горячую руку компании полупьяных механиков.
Зато встретившийся ему на нижней палубе Жиро сообщил ему, что следующий гиперпереход ожидается очень длительным, так что весьма желательно переждать его в анабиозе. А пользование анабиозной камерой без его, Жиро, личного разрешения, может закончиться для Кралевского чем-нибудь похуже, чем в прошлый раз. В связи с чем настоятельно порекомендовал следующей же ночью посетить его каюту, предварительно подмывшись.