Успение святой Иоланды
Шрифт:
... Аббат Гаспар оказался единственным, кто откликнулся на отчаянный призыв сестер из Фонтен-Герира. Прискакал, когда дело шло к вечерне, верхом на Корбо, в костюме ярко-зеленого бархата, при шпаге и пистолетах. аездник хоть куда, что есть - то есть, особенно рядом с недотепой-садовником, чуть не лежащим на шее рыжего. Спрыгнул с коня, подкрутил усики, поправил перевязь, картинно положил руку на эфес, - мол, теперь, прекрасные дамы под охраной доблестнейшего из рыцарей. Выслушал душераздирающую историю, ахнул, разразился анафемами каналье-конюху, и, раздавая направо и налево благословения, на совершенно законном основании отправился к себе в келью, дабы переодеться.
И снова в церкви стояли два гроба - смена
По матери Сильвии отслужили панихиду и заупокойную обедню.
Маргарита видела, как Гаспар - уже облачившийся в сутану и напустивший на себя донельзя благочестивый вид - устремил на де Форе взгляд, полный благодарности и восхищения, а отец Эрве кивнул ему - еле заметно, но одобрительно. А позже Маргарита увидела, как оба святых отца рука об руку вышли из церкви, и как кухонный нож - орудие убийства несчастной Сильвии снова перешел из рукава сутаны Эрве в карман д'Арнуле. ("Ага, значит, не сегодня-завтра жди еще одного убийства во славу Матери-Церкви! И ведь кого предупреди - ни в жизнь не поверят! Кто же следующий?
Уж не я ли, грешная? адо будет после ужина попытаться стырить нож на кухне... пока все стадо пойдет исповедоваться... И подумать только, что моего Антуана едва не замели... из-за этих лысых чертей...
и из-за этого долговязого труса герцога... ет, я ему выскажу все, что думаю, про его дворянскую честь!")
... Было изрядно за полночь, когда герцога разбудил негромкий, но настойчивый стук в окно. Рывком отдернув белую кисейную штору, он встретил презрительный и гневный взгляд монахини, которая, вцепившись одной рукой в шатающийся и потрескивающий трельяж, отважно висела над бездной в добрых двенадцать футов, бесстыдно подоткнув платье. Герцог узнал Маргариту. Стыд, как яд, жег его изнутри. Он отошел от окна, чтобы зажечь свечи, а больше для того, чтобы овладеть собой. у как ей объяснить... Монахиня, повидимому, испугавшись, что ее не впустят, снова забарабанила костяшками пальцев по стеклу. Герцог вздрогнул, узнав ритм: Яви, о Господи, Твой лик! Шестьдесят седьмой псалом... Как тогда, под Арком... В августе восемьдесят девятого... о откуда ей знать...? Он зажег свечи - все три, что были в подсвечнике, открыл окно и протянул руку Марго. Та, будто не заметив его учтивого жеста, ловко влезла в комнату, закрыла за собой окно и, не дожидаясь приглашения, уселась на кровать, поджав ноги. Лавердьер тяжело опустился на стул напротив.
– Маргарита, я...
– герцог не мог заставить себя взглянуть ей в глаза.
– Я тогда видела все. Влезла на трельяж, как сегодня. Видела, как вы жали убийце руку. Я думала, что вы мужчина и воин... а вы старая баба, монсеньер, - почтительное обращение прозвучало, как ругательство.
– Маргарита... он во всем признался.... он обманул Иоланду, обольстил ее... это правда... но он не хотел ее убивать!
– Ах, вот как?
– насмешливо произнесла Марго.
– Всего лишь обольстил? И вам этого недостаточно?
– Вы были правы, Маргарита: аббат действительно встречался с ней по ночам... под предлогом совместных молитвенных бдений...
– заговорил герцог, просто чтобы хоть что-то говорить.
– Он сперва исповедовал ее, а потом заставлял выпить полный кубок вина - говорил, что это вино Тайной Вечери... из Рима... что он оказывает Иоланде большую честь... Она верила... Ей нужен был друг и покровитель... В пансионе ее недолюбливали... дразнили еретичкой... А когда бедняжка.... ну, словом...
– Да говорите прямо - когда она забеременела!
– прервала Маргарита. Тогда Гаспар ее убил. Знаю.
– Он только хотел заставить ее поцеловать распятие....
– о случайно нажал кнопочку! И вы поверили? Тогда вы - не только трус, но и дурак набитый!
– парировала его робкий выпад безжалостная Марго.
– По вашему, если бы Иоланда поклялась, эта скотина пощадила бы ее? Э, нет, монсеньер: аббат мог взять клятву с девочки... но не с ее животика!
– Он... любил ее! И оплакивал!
– герцог не знал, куда девать глаза.
– И на другой день после ее смерти предложил осенить меня благодатью так он это называет, и купил у меня две ночи подряд - по двадцать ливров за каждую. Если это называется траур, то я - королева-мать!
– Марго надменно выпрямилась, приставив к затылку ладонь с растопыренными пальцами.
– Черт подери! Под Арком вы пулям не кланялись, а тут дрожите, будто перед вами дьяволы, а не тараканы в сутанах!
– Они оба - иезуиты. Это страшнее дьяволов, - прошептал герцог одними губами.
– Вы, Маргарита, может быть, не знаете..., - последовал довольно длинный рассказ об иезуитах, об их воистину дьявольских вездесущности и коварстве, и о том, как даже сам добрый король Генрих, - а он, как всем известно, человек весьма храбрый, - не смог перед ними устоять. Маргарита, я не трус... о если бы я не согласился... Можно ли жить, когда смерть подстерегает тебя везде, - когда нельзя доверять ни воде, которую сам зачерпнул из ручья, ни яблоку, которое своей рукой сорвал с дерева, ни людям, которых знаешь с детства? Месть убийце бессильна воскресить убитую. Если бы речь шла только обо мне...
но у меня жена... У меня пятилетний сын. Он должен жить!
– Герцог вскочил и яростно стукнул кулаком по столу.
– Вы хорошо слышали, сестра Маргарита?
– К стыду своему, слышала. А теперь вы послушайте, монсеньер.
– Марго тоже вскочила с кровати, с вызовом глядя в глаза герцогу.
– Если бы вы, как только услышали их угрозы, взяли бы со стола пистолеты и вкатили бы каждому по пуле в лоб - вы ведь преотменный стрелок, монсеньер!
– и оттащили бы эту падаль на помойку, - вы же сильный, как турок, монсеньер!
– да закопали бы эту дрянь там, как она того и заслуживает, - сейчас никто бы не угрожал ни вам, ни вашей жене с ребенком. Аббат случайно поскользнулся, свалился со стены и разбился. А духовника на лесной прогулке внезапно удар хватил. И все. Если уж в историю с вознесением верят, то в это бы и подавно поверили.
– Вы подстрекаете меня на преступление, сестра Маргарита?
– А почему нет? Ведь подстрекал же ваш духовник идиота-новиция!
– Маргарита в нескольких словах передала герцогу ночной разговор двух иезуитов.
– Вы и сами знаете, как должны были поступить с этими змеями. о вы струсили.
– А вам что до этого?
– Да все то же, ваша мокроштанная светлость.... Вчера ночью погибла мать Сильвия. Ее прикончил не Антуан. Это сделал Гаспар, с благословения вашего ненаглядного отца Эрве. Я все это видела и слышала. А если бы я не помогла Антуану смыться, ни в чем не повинный человек пошел бы на виселицу... и все это - по вашей милости, монсеньер герцог. Трус! Подлец!! Самозваный дворянин!!
– Черт возьми, сестра! Вы, похоже, забыли, с кем говорите!!
– герцог в душе знал, что Марго права, и от этого еще больше злился.
– Вы, я вижу, забыли, что нас разделяет!
– он надеялся заставить ее стушеваться. о Марго вместо этого пошла с козырного туза.
Отступив на шаг, она обеими руками потащила через голову заветную ладанку: "Взгляни лучше, что нас соединяет... папаша!"
Вспоров кинжалом кожаный мешочек, герцог извлек оттуда овальный золотой кулон-сердечко со сливу величиной. а одной его стороне была надпись. а нее герцог взглянул мельком. Банальнейшая надпись, какие сплошь и рядом делаются на подобных вещичках...