Успение святой Иоланды
Шрифт:
Кровный гнедой жеребец побелел от пены, всадник поседел от пыли, оба еле на ногах держатся. Прямо из седла - в церковь, ни на кого не взглянул, даже на старуху Иерониму, по такому случаю честно, хоть и без особого успеха, попытавшуюся протрезветь и кудахтавшую чтото такое жалостно-утешительное. Долго глядел в лицо дочери, будто не желая верить очевидному. о, верь не верь, а вот он - гроб, и в нем любимая дочка, второй день испускающая далеко не возвышенное амбре. А потрошить и бальзамировать - насчет этого от матушки-аббатисы никаких указаний не было, -
Вышел из церкви, шатаясь, как пьяный, губы искусаны в кровь.
Кулаки сжал, зубы стиснул - похоже, заметил все, что следовало заметить умному человеку!
"Сестра Маргарита, живо, комнату монсеньеру, самую лучшую!" - сейчас, сию минуту... можем даже дотащить его до этой самой комнаты... нет, похоже, и сам дойдет, старые вояки так легко не сдаются! Следуйте за мной, монсеньер!... А знаете ли вы, ваша светлость... ет, ничего... сейчас не получится... ну вот, так и есть, Иеронима зовет!... Бегу, бегу!
"...у вот, порядок: панихиду отжарили, обедню заупокойную отваляли, как ни старайся, а без Теодорины все равно поют хоть уши затыкай, кликнули работников и отнесли Теодорину на кладбище. И закопали. А мадемуазель герцогиню залили воском и оставили в церкви до приезда преподобной матушки."
очь выдалась облачная, и Марго это было на руку. Дождавшись, когда обитель уснет, она извлекла из печи свои сокровища, сложила их в наволочку. а этот раз она даже не решилась выйти из спального корпуса через дверь, опасаясь д'Арнуле. Вылезла через окно, аккуратно прикрыв его за собой. Крепко прижимая к себе драгоценную ношу, стараясь идти только по вымощенным дорожкам, чтобы не оставить следов, направилась к монастырской гостинице.
Потрогала заветную ладанку на шее - "Пусть только он попробует меня не впустить!"
Прокралась в коридор. Поднялась на второй этаж, отведенный для "чистой публики". Слава Богу, народу - никого, не тот сезон. Темно.
Пошла на ощупь. Первая дверь справа... вторая... третья... Вот и комната монсеньера, самая лучшая.
Заглянула в замочную скважину - сидит, бедолага, за столом, положив голову на руки. Свеча в подсвечнике вся оплыла. Спит?
Вроде, нет. Достала отмычку - что бы Марго без нее делала!
Поковыряла в замке. Толкнула тихонько дверь. Черт! а засов закрыто! Поскреблась тихонько... еужели придется через окно...
ет, услышал. Поднялся - колокольня в камзоле, чуть не под потолок, да еще и на каблуках. Распахнул дверь - Марго едва успела отскочить.
– Какого дьявола....
– Да тихо вы!
– страшным шепотом произнесла Маргарита, скорчив его светлости страшную рожу и поднеся палец к губам.
– Тихо, монсеньер!
– о на какого... ты... это что же, теперь..?
– железная рука ухватила ее за плечо.
– Да я тебя сейчас...!
– Тихо, сколько раз вам повторять! Сперва впустите меня, потом выслушайте, и дайте удрать спокойно, - и вот тогда орите, как вам только глотка позволит!
– Чего ты хочешь?
– амылить веревку убийце вашей дочери, монсеньер.
Герцог
Указал ей на стул, сам сел напротив - чтобы глаза в глаза.
– Hу?
– Марго задрала юбку и завозилась, отвязывая наволочку с вещественными доказательствами.
– Hу вот, монсеньер, мелких подробностей, простите, не знаю, но в общем, все дело было так...
Герцог слушал, не перебивая и не отрываясь глядел в глаза Марго.
Сидел неподвижно, только пальцы мяли и рвали кружево сорочки, да глаза постепенно разгорались темным зловещим огнем, не сулившим аббату ничего хорошего. Сам рассмотрел все, что Марго извлекла из наволочки. Даже чертово зелье попробовал на язык. Потом пожелал сам взглянуть на место преступления. Да ради Господа, хоть сейчас - лишь бы это было на пользу дела!
Прокрались в церковь. Осмотрели и обнюхали исповедальню - обе половины, потом - капеллу. Герцог не проронил ни слова. Только потом, когда вышли, потребовал, чтобы Марго провела его в лазарет.
Сильвия, которой вечно не хватало свежего воздуха, как всегда оставила окно приоткрытым. Герцог, бывалый солдат и волокита, быстро и бесшумно скользнул внутрь, чудом умудрившись не задеть цветы в горшках и горшочках, коими был уставлен весь подоконник.
Марго подала ему через окно свечу, склянку и отбитое горлышко с пробкой, присела под окном и вся обратилась в слух.
Из окна донесся сдавленный женский визг... потом - резкое и властное "Тихо!", похожее на приглушенный медвежий рык... потом - неясный шепот на два голоса... отчаянное "Монсеньер, я невиновна, пощадите, монсеньер!" Похоже, события приняли серьезный оборот!
Марго осторожно приподнялась и тихонечко заглянула в окно. Пламя свисавшей с потолка на медных цепочках масляной лампы и свечи, которую его светлость, за неимением под рукой ничего лучшего, сунул в оставленную на столе кружку с водой, озаряло невиданное в святой обители зрелище.
Сильвия, бледная, страшная, похожая не то на ведьму, не то на призрак в своем белом ночном одеянии и со вставшими дыбом седыми лохмами, упала на колени в углу. Герцог возвышался перед ней, как некая цитадель, грозная и неприступная, и его шпага, тускло поблескивавшая в неверном свете, упиралась старухе в горло.
Лекарка тихо поскуливала, уставившись на герцога глазами, белыми от ужаса.
– Hу так, что же, мадемуазель отравительница, - вынув из кармана роковую склянку, герцог медленно повертел ее перед носом у Сильвии, и даже Марго в дрожь бросило от изысканно-светского тона его светлости, - узнаете ли вы творение рук своих?
– -нет...
– не знаю, монсеньер... я ничего не вижу... здесь темно...
Монсеньер, ради Бога! Что я вам сделала?!
– Мне известно, мадемуазель, что около трех месяцев назад вы изготовили ядовитое зелье, предохраняющее от беременности, - продолжал герцог тем же безжалостно-светским тоном.
– Вот это зелье. Отпираться бесполезно.