Ussr
Шрифт:
Словом, сон Клинских был очевиден. Герлз, имена: Надя, Женя, Оля. Женя была не очень. Но я думаю, это с точки зрения совсем уж юношей. Я помню, раньше всякий отвязный парень на вечеринке считал своим долгом произвести акт диогенизации. То есть, осветить лицо. Не то, чтобы Диоген чисто светил. Нет, он светил. И в лицо, неприменно. Он же носил факел днём, освещая путь - так как не видел людей. А на природе, если фонарик, например, один на всех, то подсветка шла спичками.
Я всё говорю к тому, что Женю бы тогда не оценили. Но молодёжь - она такая. Вся сплошь коневоды. Особенно раньше было. Сейчас
Я общался с Олей. Досуг! Мы вышли курить на кухню.
– Надя сидит одна, что ли?
– удивился я.
– Одна, а чо.
– Вот же. А ты знаешь такой вариант, две девушки один парень. Давай ее отправим к ним.
– Да пусть сидит, чего тебе?
– Да жалко.
– А не жалей.
– Точно, - сказал Клинских.
Оля поначалу не поняла. Но и потом не поняла.
– Слышь, Влас, там под столом, что ли кто-то?
– Не знаю.
– Ну глянь. Чо он подсекает.
Я посмотрел на кота. Он делал вид, что ничего не говорил.
– Надька замужем, - сказала Оля, - у нее этот самый. Дедушка. Член Политбюро, у-у-у. Она так, чтобы разгуляться, часто не может. Он вчера на Кубу поехал.
– Почему дедушка?
– не понял я.
– 55 лет.
– В чем прикол?
– Спроси. Ну, квартира как пять этих.
– Брешешь, - сказал я, - у нас три комнаты. Ну у них, пусть, пять. Я что, не знаю.
– Ну не три. А два. И даже уборщица есть. Прикинь.
– Прикидываю. А что ж мы её оставили?
– Вас же двое.
– Ну и что. Слышала про свальный грех.
– Влас, слушай, а правда. Он же сегодня еще на Кубу не уехал. А завтра. Не вчера. И я думаю - если его нет дома, то, может он поехал по своим козам.
– Да чо ты, - сказал я, - мужик тоже имеет право. А за ней не следят?
– Зачем?
– А чо вы её с собой таскаете тогда?
– Она сама. Нравится ей. Ну, вышла замуж за пенсионера, там своя замутка. А теперь же охота. Вот мы и выходим.
– А Ованес?
– А, а чо тебе?
– Да нет, ничо.
– Как раз через её дедушку, ну мужа этого, привозят товары. Джинсы, бухло бывает. Магнитофоны. Ованес их продаёт. Он не предлагал? А, вот его Мальборо. Он говорит, Кампучийское. Самое вкусное.
– Брешет, - сказал я.
– Да что ты заладил?
– Да я просто. А ты ничо.
– Ты мне говорил. Мне все говорят. Знаешь, ты не думай, что она бедная. Она на фабрике не работает. Не то, что я.
– А сколько ей лет?
– Двадцать пять. Здоровая уже кобыла. Институт закончила, не работает. Он ей даёт переводить что-то. Она переводит. Но то чепуха. Она работает с Ованесиком. Иванес мы его зовём. Слышал - ярко свэтит луна.....
– Про ишака, - сказал я.
– А ишак не дурак, ишачонка родил, а дурной Иванес, элементы платил.
– Алименты.
– У нас говорят - элементы. Короче, хочешь, я тебе отдам. Но не сегодня. Я еще хочу.
– Значит, они контрабанду вместе тусуют, - сказал я.
–
– Значит, у них общее дело. Она его любит?
– Я не знаю. Может он и знает, что она с нами лазит.
– А у неё с Ованесом того?
– Нет, ты что. Ему некогда. Мы раз зацепили командировочных. А у неё был Паша. Молодой такой, неопытный. Как раз её Семён Семёныч на партсъезд укатил, так они неразлей вода были. А мы с Женькой смотрим, ну что она в нём нашла? Нравится? Убегай. Да куда ж убежишь. Он связал её, старый осел.
– Детей же нет, - заметил я, - почему связал?
– Ты умный такой. Да ты сам уже - дедушка.
– Получишь.
– Короче, я точно знаю, что он их спалил. Но никто ничего не знает - высказал он её или нет. Из этого, Влас, выходит, что может быть, он ей не муж.
– Ты что.
– А вот что. Ну, откуда я знаю. Просто так. Так считаетя. Что дедушка - ей муж. Может, так и есть. А, ну я штамп не смотрела. Надо штамп посмотреть.
– Если не муж, то кто?
– Дедушка.
– Родной, что ли, дедушка?
– Ну ты же видишь, они привозят барахло. Бухло импортное.
– Ну и что?
– Они вместе работают.
– Ну и пусть работают. Муж и жена заняты одним делом.
– Да. Да ты дурак или как?
– Чо ты, - сказал я.
– А ты чо.
– Хватит. А ты меня понесёшь?
– Полетишь.
– Как карлсон, - сказал Клинских.
Оля обернулась, потом посмотрела на меня.
– Зачем ты голос меняешь?
– Так надо.
Я скажу, что в былые годы всё так и было. Собирается молодёжь. Пьют, занимаются сексом, потом, устав от этого неплохого занятия, все допивают, может - гитарка, может - магнитофон. У нас, словом, было также. Поговорили о Болгарии. Не знаю, зачем. Надя вела себя вполне странно - будто её всё устраивало, что такая вот вечеринка, что ей никто не достался.
– Ты был в Болгарии?
– спросила она.
– Был. Вот, будем слушать "ФСБ".
– А что это?
– Группа болгарская.
Слушали "ФСБ". Потом мы подарили им по кассете. Правда, Женя сказала, что магнитофона у неё нет, но она возьмёт у сестрички. Но это и нормально, 82-й год, нормальный мажок - это большая ценность. В этом есть нечто положительное. Другое дело - у нас. Всё, что хочешь. Любая техника. В одном фиговом гаджете - вся вселенная аудио и видио. Привычно. Утомительно. Однообразно. Никаких горизонтов. Не надо искать новые записи. Не надо с трепетом получать записанную кассету в окошке ларька звукозаписи, а потом - о, таинственный щелчок кнопки "Воспроизведение". Потом ты вырезаешь полоску бумаги, подписываешь эту кассету красивым почерком. Ставишь на полку. И друзья оценивают:
– О, соневская. По приколу.
Или:
– Эмкашка. Не скрипит?
– Я разбирал и смазал прокладку графитом.
МК-60 были неразборные. Это потом пошли с болтами - но наверное это и хорошо, что советские кассеты, по 4 рубля которые, были именно такими - иначе не зачем было бы гоняться. "Максвелл", "Макселл" (разные штучки), "ТДК", "Сони" (синие ценились), "Дэнон" (иногда в магазинах продавали), "Басф" - одни из лучших. Потом уже появились и "Интернационале", фигня полная, и даже "Лонг Вэй" - еще хуже. Мир кассет - прекрасный мир. Отчасти даже лучше, чем мир сигарет.