Утерянное Евангелие. Книга 3
Шрифт:
– Он убьет тебя в два счета… – с горечью ответил Борис. – Доберись до Новгорода, скажешь Ярославу о Камне Святого Климента.
– Я убью Ижберна! – горячо прошептал Глеб.
– Когда-нибудь да… – согласился Борис и бессильно откинулся на спину. – А сейчас живи! Учись быть правителем. Потом отберешь у Константина византийский трон, как учила нас мать. Он его недостоин. Но пока Константин цесарь, он может побеждать… Найди Ярослава… Встретимся на том свете.
– Эймунд и Рагнар! – донесся до них голос
Аколуф повертел в руках плинфу из черного вулканического стекла, так и не поняв, зачем она сдалась императору, и бросил ее на меха рядом с остальными трофеями: оружием и доспехами убитых ростовских дружинников.
– Подожди… – шепнул Борис младшему брату. – Подожди, пока они будут смотреть на меня.
Два варанга подошли к носилкам и сказали Глебу:
– Смотри, как будет умирать твой брат, следующая очередь – твоя!
Варанги достали мечи-гладиусы из ножен и резкими тычками сверху вниз закололи наследника киевского княжеского престола и византийского цесарского трона. В этот момент Глеб вскочил и бросился к трофеям.
– Он убежал, – крикнул Рагнар.
Варанги обнажили мечи, пытаясь сызнова отловить Глеба, но он в этот раз был гораздо решительнее и ловчее – поднырнув под рассекающий меч Эймунда, князь головой вниз кинулся с утеса в реку.
Византийские убийцы побросали горящие головни с утеса, чтобы хоть что-то рассмотреть. Что там? Где беглец? Но их попытки были тщетны. Лишь наутро они смогли хорошо рассмотреть следы.
– Он уплыл, – доложил Рагнар своему командиру.
– Найти его! – приказал Ижберн. – У него Камень Мертвых.
– А потом?
– Убить! Пока он жив, мы не можем вернуться в Константинополь! – заявил аколуф и прошептал в сторону: – Проклятое семейство!
Из Киева Глеб забрал свою мать, княгиню Анну, ее духовника, монаха Хильдибрандра, и вдову Бориса – бургундку Гудрун. Добравшись до Смоленска и проплыв на ладье еще около трех с половиной километров вниз по течению, они причалили к левому берегу реки Смядыни при впадении ее в Днепр. Здесь и остановились в охотничьей хижине, когда пастухи доложили, что видели в окрестностях отряд вооруженных людей.
Анна велела невестке взять людей из своей охраны и добыть провианта в ближайшем селении славян, для чего молодой вдове снарядили коня.
– На самом деле беги, дочка, в Новгород, – сказал ей тихо Хильдибрандр. – Научи Ярослава говорить с камнем, и пусть напишет закон на манер вашей Бургундской правды. Без этого страна русов погибнет.
Они обнялись на прощанье. Цесарица Анна отправила с Гудрун своих последних охранников из числа греков, которые были с ней со времен взятия Корсуни ее мужем Владимиром.
Потолок в хижине был низким, внутри она вся поросла мхом. Маленькие оконца были закрыты деревянными ставнями для тепла: ночи в сентябре уже зябкие. Наследник императорского престола в простой славянской рубахе предавался тяжелым думам. На его лбу виднелась темно-фиолетовая шишка с глубокой ссадиной – след давешнего удара рукоятью сабли. Цесарица Анна пряла, чтобы как-то себя занять. Монах Хильдибрандр молился.
– Улеб Вальдемарсон! – раздался снаружи голос проводника варангов Горясера. – Улеб Вальдемарсон, выходи!
Анна и Хильдибрандр переглянулись.
– Последний раз говорю! Выходи!!!
Пятидесятилетняя цесарица встала и рукой остановила идущего на выход Глеба. В темно-фиолетовой тунике, седая, она предстала перед руководителем конного отряда варангов византийского цесаря.
– Кто ты? – спросила она у всадника с закрытым кольчугой лицом.
– Я – Ижберн из Упсалы, аколуф византийского цесаря Константина VIII.
Всадник снял шлем, чтобы цесарица узнала его. К аколуфу наклонился Рагнар:
– Не убивай ее, она же все-таки сестра цесаря.
– Я пощажу женщин и слуг, – сказал Ижберн своей старой знакомой. – Глеб здесь? Отвечай!
– …Да, – ответила Анна. – Но я тебе его не отдам.
На этих словах она развернулась и зашагала обратно в бревенчатую полуземлянку, больше похожую на дзот. Через несколько минут оттуда стали выходить и исчезать в темноте леса слуги и женщины из свиты цесарицы.
– Уходите, уходите, – поторапливала Анна, когда те с плачем обнимали ее на прощание.
– Не надо со мной прощаться, – сказал ей Хильдибрандр, когда она обняла и его. – Я остаюсь.
Она посмотрела в глаза монаха, увидев в них решимость убивать людей. Они крепко обнялись еще раз.
Когда дверь за последним мальчиком закрылась, Ижберн махнул рукой, дав знак приступать. Один из отроков шустро подбежал к хижине и забрался на соломенную крышу, пытаясь разглядеть, что происходит внутри.
Глеб поднял голову на шум сверху и обнажил длинный меч.
Отрок, лежавший плашмя на крыше, вскрикнул, съехал на пузе вниз, неловко приземлился и упал на бок, держась руками за живот. Он все же встал и подошел к командиру, кривясь от боли.
– Глеб там? – спросил Ижберн.
– Меч его точно там, – из последних сил ответил отрок и со стоном упал бездыханным к его ногам.
Из хижины вышел воин в полном облачении: в пластинчатом доспехе, в золоченом сферично-конусном шлеме с маской, закрывающей все лицо, со щитом и с длинным окровавленным мечом.
– Рагнар! Ты убил моего брата, теперь я убью тебя! – крикнул воин.
Рагнар взял византийскую булаву и вопросительно посмотрел на командира.
– Можешь принять вызов на полном основании! – разрешил ему аколуф.