Утонченный мертвец (Exquisite Corpse)

Ирвин Роберт

– Мы уже не общаемся. Боюсь, ему не понравилась моя книга. Он порвал со мной всяческие отношения.

– О Господи. Бедный Клайв. Как бы там ни было, я собиралась поговорить с кем-то из вас двоих, все рассказать и попросить о помощи. Я не знала, что делать. В конце концов, я решила ничего не рассказывать Клайву. Он же был настоящий рыцарь. Он бы, наверное, счел своим долгом жениться на мне и воспитывать ребенка другого мужчины. А это было не нужно ни мне, ни ему. И тогда я пришла к тебе на Кьюбе-стрит (кстати, хороший был дом – жаль, что его больше нет), но ты в тот вечер был в таком настроении… особенно странном… и еще ты был пьян. От тебя пахло спиртным, причем не только, когда ты дышал в мои сторону, а вообще: даже от кожи, даже от одежды. Это было невыносимо, и я ушла. Нет, не ушла – убежала.

– На

улице я поймала такси и поехала к себе в Патни. Мы ехали долго, у меня было время подумать, и по дороге я все решила. Я поеду в Испанию, к Оливеру: вот прямо сейчас и поеду. Я потихонечку собрала вещи, оставила маме с папой записку, чтобы они не волновались (хотя, конечно, они волновались), и незаметно выскользнула из дома. Утром, как только открылась почта, я забрала все свои сбережения…

Кэролайн продолжала рассказывать о своих приключениях во Франции и Испании, но мне было трудно сосредоточиться на подробностях ее рассказа, петому что меня завораживала красота ее губ, выговаривавших слова. В голову лезли совершенно безумные мысли. Например: она очень красивая. Картины Пьеро делла Франческа тоже красивые. Но мне не хочется лечь в постель с картинами Пьеро делла Франческа, а вот с Кэролайн – хочется. Почему?

Кэролайн рассказала о том, как она ехала через Францию на поезде, как подружилась с двумя дезертирами-французами, как пробиралась через Пиренеи по тропе контрабандистов, как добралась до Мадрида на стареньком полуживом автобусе, как целыми днями ходила по штаб-квартирам различных анархистских организаций («Забавно, правда? Я бы никогда не подумала, что у анархистов есть организации. Но они есть. И немало!») и искала Оливера. Немцы и националисты постоянно бомбили город. Наконец, ей удалось разыскать Оливера в военном госпитале на окраине Мадрида. Он заразился дизентерией и чуть было не умер, но когда Кэролайн разыскала его, он уже поправлялся и даже подумывал о том, чтобы возобновить работу над «Вампиром сюрреализма». У Кэролайн не было опыта по уходу за больными, но военное время диктует свои условия, и ее взяли в госпиталь медсестрой, и по совместительству – уборщицей и поварихой.

Как раз к тому времени, когда Оливер окончательно оправился после болезни, испанское правительство, в силу тех или иных причин, согласилось репатриировать всех иностранцев, воевавших в составе Интернациональных бригад. Однако Оливер с Кэролайн и еще пара немецких анархистов из отряда Оливера не захотели возвращаться на родину: они отправились в Барселону и оттуда отплыли в Мексику на грузовом судне.

Кэролайн продолжала рассказывать о своих приключениях в Южной и Северной Америке, а мне вдруг стало так грустно и горько. С тех пор, как я узнал Кэролайн, моя жизнь представлялась мне долгой историей обо мне с Кэролайн и о моей к ней любви; теперь же я понял, что ей самой ее жизнь виделась как история о ней с Оливером и об их чувстве друг к другу. В ее истории я был всего-навсего статистом, второстепенным персонажем, единственное назначение которого состояло в том, чтобы познакомить ее с главным героем ее истории. За это я заслужил ее вечную благодарность. Я-то думал, что основные события истории великой любви происходили в Лондоне, Париже и Мюнхене, но, как теперь выяснилось, это были лишь декорации для сцен из побочных сюжетных линий. Настоящая история писалась в Мехико, Лиме, Буэнос-Айресе, Нью-Йорке и Торонто.

Озимандиас родился в спальном вагоне поезда, на пути в Буэнос-Айрес. Оливер довольно неплохо устроился в Латинской Америке. Он выступал в развлекательных шоу и модных ночных клубах, и его иллюзионистская программа пользовалась неизменным успехом. Платили тоже вполне прилично. Иногда Кэролайн ассистировала мужу на сцене – когда удавалось найти сыну няню.

– Я выходила на сцену в блестящем трико и короне из страусиных перьев. Хочешь – не хочешь, а приходилось блюсти фигуру. Зато теперь есть чем гордиться, – она улыбнулась, как мне показалось, не без самодовольства.

А потом – характерный moue*.

– Во всяком случае, это было забавнее и интереснее, чем сидеть секретаршей в конторе.

Потом они переехали в Соединенные Штаты, и Кэролайн попыталась воплотить мечту детства – отрыть собственное модельное

ателье, – но без особых успехов. Оливер продолжал писать книги, и их по-прежнему публиковали, хотя за это почти ничего не платили. Им действительно повезло, что Оливер был настолько востребован как иллюзионист.

– У Оливера настоящий талант, и особенно ему удаются трюки с исчезновением предметов. В этом смысле он гений. Даже другие иллюзионисты это признают. Он говорит, что секрет очень простой. Главное, это отвлечь внимание.

В самом начале войны они переехали bl Канаду, и Оливер обратился в Британское дипломатическое представительство: хотел поступить на военную службу и вернуться в Великобританию, – но в итоге его определили в одно из подразделений канадского аналога Ассоциации зрелищных мероприятий для военнослужащих, и он вместе с другими артистами развлекал солдат и офицеров, готовящихся к отправке в Европу.

После войны Оливер продолжал выступать в разных иллюзионистских шоу, а Кэролайн продолжала ему ассистировать. В своем профессиональном кругу Оливер – человек уважаемый и известный. Он президент канадской Ассоциации иллюзионистов и лидер литературной сюрреалистической группы в Торонто. Оливер увидел рецензию на «Изысканный труп» в «The Times Literary Supplement» и тут же выписал книгу из Англии, и они прочитали ее, обсудили и решили, что надо уже съездить в Англию. А то действительно получается как-то глупо: за столько лет они ни разу не были дома, потому что боялись меня. Мне пора узнать правду.

* Недовольная гримаска, надутые губки (фр.)

Кэролайн закончила свой рассказ и выжидательно посмотрела на меня.

Но я не знал, что говорить.

Я только спросил:

– Кэролайн, почему?

– О, Каспар, милый, это сложный вопрос, но в известном смысле ты сам на него ответил в этой своей жуткой книге. Все дело в том, как ты сам… как ты смотришь на мир и что ты в нем видишь, а потом ты его преобразуешь в своих картинах, чтобы он казался уже совсем странным и необычным, и продаешь эти картины, и тем зарабатываешь на жизнь. Но все дело в том, что ты постоянно идешь на компромисс с реальностью, которую вроде бы отвергаешь. Одно время ты даже всерьез собирался уйти в рекламу. При всех твоих устремлениях к запредельному, ты все равно остаешься в пределах, очерченных миром, который ты с таким пренебрежением называешь обыденным. Я не говорю, что ты человек заурядный. Просто ты слишком рациональный. Тогда как Оливер…

(Опять эта улыбка!)

– Оливер Никогда не идет на компромисс. Для него это исключено. Его книги не продаются, и он зарабатывает на жизнь своими талантами иллюзиониста. Он не пытается что-то менять в своих книгах, чтобы они стали более успешными с коммерческой точки зрения. То есть, он такой же, как ты, только он больше такой же, как ты, чем ты сам. Когда у нас только все начиналось, мне сразу понравилась его беспощадность и готовность обманывать лучшего друга – только ради любви ко мне. Меня всегда поражала, и до сих пор поражает его настойчивость, его страстный напор. Ему достаточно лишь захотеть, чтобы что-то случилось – и это случается. Знаешь, я искренне верю, что если бы он захотел, чтобы вода текла в гору, она бы потекла в гору.

Кэролайн замолчала, а потом вдруг спросила:

– Помнишь, в Париже, когда мы с Элюарами были в гостях у Андре Бретона с Жаклин, и Андре нам показывал альбом с фотографиями?

– Я вообще не помню, чтобы мы заходили к Бретону.

– Не помнишь? Кстати, это меня удивило. В твоей книге так много пропусков и искажений – например, если судить по твоим описаниям, почти все время в Париже мы были только вдвоем. Но ведь это не так. Впрочем, я о другом. В тот вечер в гостях у Бретона, когда я рассматривала фотографии Жаклин Ламба, Нюш Элюар, Валентины Гюго, Леоноры Каррингтон, Ли Миллер и всех остальных, я все думала: «Черт возьми! Сюрреалисты неплохо устроились. Расхватали всех самых красивых женщин!» А потом мне вдруг пришло в голову: а вдруг я нужна тебе именно «для красоты»?! Последний штрих, завершающий образ мужчины-сюрреалиста – это красивая женщина рядом. Если бы я осталась с тобой, я бы превратилась в сюрреалистическую принадлежность, в этакий инструмент – вроде кисти и красок, только значительно менее важный, чем кисти и краски.