Утонувшие надежды
Шрифт:
– А я теперь спиртного - ни-ни. Отучился в тюрьме.
– Сколько же ты просидел, Том? - спросил Дортмундер. - Сколько же ты просидел за всю свою жизнь?
– За всю жизнь? - Том вновь издал свой смешок. - Всю свою жизнь просидел - вот сколько. В последний раз - двадцать три года. А должны были продержать до самой смерти. Тюрьма стала мне домом родным.
– Да, я помню, - отозвался Дортмундер.
– Дело в том, - продолжал старик, - что, пока я жрал казенные харчи, работал на правительство и спокойно спал в камере, мир стал куда хуже, чем в былые времена. Наверно,
– С чего ты это взял, Том?
– Знаешь, почему меня выпустили? - ответил тот. - Все дело в инфляции, урезанном бюджете и переполненности тюрем. Общество взрастило - заметь, самостоятельно, без нашей помощи - целое поколение преступников, мелких воришек, которые и в подметки не годятся таким волкам, как мы с тобой, Эл.
– Это точно, подонков вокруг полно, - согласился Дортмундер.
– Такие люди не отличат чертеж от конфетного фантика, не говоря уж о том, чтобы разработать серьезный план. Сделав шаг правой ногой, эта шваль даже не имеет представления, что делать с левой.
– Да, их полно вокруг, - повторил Дортмундер. - Заползет такой субчик под лестницу и спит, положив под голову краденый телевизор. А нам за него отдуваться.
– Всему этому они учатся в тюрьме, вот что я тебе скажу, - заявил Том. - И главная беда - то, что их к этому подталкивают нечестивые помыслы. Мы-то с тобой знаем, Эл, что если парень заявляется в банк с пистолетом и говорит: "А ну, деньги на бочку и чтоб пять минут никто не шевелился", - то у него на это могут быть только две стоящие причины. Либо его семья живет впроголодь и нуждается в лечении, обуви, учебниках для ребятишек и хочет есть мясо чаще, чем раз в неделю, либо этот парень желает свозить свою девчонку в Майами и малость повеселиться. Либо так, либо этак. Верно?
– Что ж, обычное дело, - согласился Дортмундер. - Только теперь ездят все больше в Лас-Вегас.
– А нынешние шуты даже этого понять не могут, - сказал Том. - Они крадут для того, чтобы кольнуться и наширяться. Они колются и ширяются даже в тюрьме, покупая зелье у охранников, вольняшек, посетителей - у кого угодно, даже у тюремного капеллана. Но спроси у них, почему они не пошли к специалисту по подбору профессии и встали на путь преступления, хотя ни бельмеса в этом не смыслят, и тебе скажут, что в их бедах виновата политика, а они - лишь ее жертвы.
Дортмундер кивнул.
– Я слыхал об этих типах, - сказал он. - Так говорят, когда хотят добиться смягчения приговора, а то и освобождения на поруки.
– Мура все это, Эл, - продолжал настаивать Том.
– Том, да ведь и мы с тобой в свое время вешали судье на уши такую же лапшу, - осторожно заметил Дортмундер.
– Ну ладно, - сказал Том. - Допустим, ты прав. Но, как бы то ни было, из-за инфляции содержать и кормить человека в тюрьме, в тех условиях, к которым мы все привыкли, становится все дороже, а бюджет урезают... Известно ли тебе, Эл, - прервал сам себя Том, - что заключенные с большими сроками самые здоровые люди Америки?
– Понятия не имел, - признался Дортмундер.
– Так вот, это истинная правда, - сказал Том. - Размеренная жизнь без всяких потрясений, однообразная
– Ну что ж, должно же быть хоть какое-то утешение, - отозвался Дортмундер.
– Вот-вот. - Том снова выдавил смешок. - Сидишь в камере и утешаешься тем, что на воле ты бы помер раньше. - Том отпил кофе - при этом его губы, казалось, оставались плотно сжатыми. - В общем, все одно к одному удорожание питания и содержания, сокращение бюджета, теперь у них еще меньше денег на содержание и питание - плюс на воле бродят целые толпы мужиков от семнадцати до шестидесяти лет, которых нужно сажать и кормить. И вот губернатор решил сделать мне подарок к семидесятилетию. - Том улыбнулся Мэй плотно сжатыми губами: - Вам и в голову не пришло бы, что мне уже семьдесят?
– Это точно, - согласилась Мэй.
– А я выгляжу моложе Эла, - сказал Том.
Мэй взглянула на Дортмундера, нахмурив брови.
– Джон, - сказала она, - почему он называет тебя Элом? Если ты знаешь его, а он знает тебя и если твое имя - Джон (а тебя действительно зовут Джон), так почему он продолжает называть тебя Элом?
Том издал звук, который мог означать смешок.
– Это наша с Элом тюремная подначка, - сказал он.
– У Тома весьма своеобразное чувство юмора, - объяснил Дортмундер. - Он узнал, что мое второе имя - Арчибальд и что оно мне не нравится.
– Ты это имя просто ненавидишь, - заметила Мэй.
– Самое худшее, что происходит при задержании, - продолжал Дортмундер, - это когда легавый смотрит мне в глаза и говорит: "Джон Арчибальд Дортмундер, вы арестованы!" В такие мгновения у меня просто колени подгибаются, и все из-за этого имечка.
– Короче говоря, Том узнал о твоей ненависти к своему имени и с тех пор называет тебя этим именем?
– Совершенно верно.
– И это он придумал тебе прозвище Эл как уменьшительное от Арчибальд?
– Да.
– Типичная тюремная подначка, - усмехнулся Том.
– И это называется чувством юмора, - сказала Мэй.
– Какая ты понятливая, - отозвался Дортмундер.
– Эл, - произнес Том, - скажи, ты достаточно близок с этой женщиной? Я имею в виду, не стоит ли нам переговорить наедине?
– Видишь ли, Том, - ответил Дортмундер, - если ты собираешься много общаться со мной, то тебе придется мириться с ее присутствием. Такие дела.
– Хорошо, - сказал Том. - По мне - так все в порядке. Просто хочу, чтобы ты был в своей тарелке.
– Тебе что-то от меня нужно, Том? - спросил Дортмундер.
– Да, мне кое-что от тебя нужно, - ответил Том. - Уж не думаешь ли ты, что я соскучился и приехал в гости? Что я пересек континент и завалился к старому приятелю, чтобы поболтать о старых добрых временах? Неужели я похож на человека, рассылающего рождественские открытки?
– Я уже сказал, Том, - терпеливо повторил Дортмундер. - Ты приехал, поскольку тебе что-то нужно.
– Да. Мне кое-что нужно.
– Что именно?