Утопия 14 (Механическое пианино)
Шрифт:
— Ведь это именно то окружение, которое подходит тебе, правда?
— Ты ведь знаешь, что это именно так.
— А ты знаешь, в этих часах механизм сделан из дерева? Подумать только! Каждая часть выточена из дерева.
— Не волнуйся. Это легко исправить.
— Хмм?..
— Мы сможем добыть электромеханизм и вставить его в корпус.
— Но ведь тогда все очарование…
Однако сейчас ею завладел дух созидания, и она уже не слушала его.
— Понимаешь, если мы избавимся от маятника, тогда в нижней части корпуса часов можно
— Ох!
— А знаешь, куда я их поставлю?
Он оглядел комнату, но так и не смог подыскать часам более подходящего места.
— Я полагаю, что эта ниша просто идеально для них подходит, — сказал Пол.
— В прихожую! Неужто ты не видишь, что они прямо туда просятся.
— Да здесь нет прихожей, — с удивлением проговорил он. Дверь с улицы вела прямо в комнату.
— В нашу прихожую, глупенький.
— Но, Анита…
— А эта полочка для специй на стене — представляешь, как великолепна она будет, если ящички выдвинуть и посадить в них филодендроны? Я уже знаю одно местечко для нее в гостиной.
— Да, шикарно.
— А эти потолочные перекрытия, да ведь им цены нет, Пол. Это значит, что мы и в комнатах сможем сделать грубо отесанные потолки. Не только на кухне, но и в комнатах. И я готова съесть твой классификационный билет, если в этом умывальнике не уместится наш телевизор.
— Я и сам собирался изжевать его в недалеком будущем, — тихо проговорил Пол.
— А эти полы с их широченными досками — ты представляешь себе, как здорово они будут выглядеть в нашем баре.
— А что мне до нашего бара? — мрачно сказал Пол.
— Что ты сказал?
— Я сказал: «А что мне до нашего бара?»
— А, понимаю. — Она рассеянно усмехнулась, ее сияющие глаза продолжали осматривать комнату в поисках новой жертвы.
— Анита…
— Да? О! Какой великолепный абажур.
— Послушай же меня хотя бы минуту.
— Конечно, дорогой.
— Я купил этот дом для нас, чтобы жить в нем.
— Ты хочешь сказать, чтобы мы жили в нем, в таком, какой он есть?
— Вот именно. Его нельзя изменять.
— Ты хочешь сказать, что мы ничего не можем отсюда вывезти?
— Да, не можем. Но мы можем сами перебраться сюда.
— Это еще одна из твоих шуток. Не дразни меня, милый. Я ведь так радуюсь.
— Я и не дразню тебя. Вот она, жизнь, какой мне хочется. И это дом, в котором мне хотелось бы жить.
— Здесь так темно, я даже не могу понять по твоему лицу, серьезно ты говоришь или шутишь. Включи свет.
— Здесь нечего включать.
— Нет электричества?
— Только то, что у тебя в волосах. Здесь нет электроотопления.
— А камин?
— Топится дровами. И холодильником здесь служит простой ледник.
— Как здорово ты умеешь разыгрывать!
— Я говорю совершенно серьезно, Анита. Я хочу здесь жить.
— Мы умерли бы здесь через шесть месяцев.
— Род Хэйкоксов жил здесь несколько поколений.
— Ты сегодня шутливо настроен,
— Мы проведем здесь ночь и завтрашний день, а завтра я займусь работой по дому. Давай попробуем в любом случае.
— И я превращусь в старую добрую толстую фермерскую мамашу и буду готовить тебе на дровах завтрак, кофе, яйца домашней продукции и сливки, домашние бисквиты, залитые тут же взбитым маслом и джемом.
— Будешь?
— Уж лучше я сама сначала утоплюсь в масле и джеме.
— Ты научишься любить такую жизнь.
— Нет, никогда не научусь, и ты это знаешь.
Настроение его опять стало портиться. Это было горькое разочарование, повторялось все то, что произошло всего час назад в Усадьбе. И снова он подыскивал нечто такое, что можно было бы швырнуть ей в лицо, унизить ее. Фраза, которую он произнес, уже давно вертелась у него на языке. Но он произнес ее сейчас не потому, что она была ко времени, она просто невольно вырвалась.
— Неважно, что ты думаешь по этому поводу, — сказал он спокойно. — Я решил уйти с работы и жить здесь. Ты понимаешь? Я собираюсь уходить с работы.
Она охватила руками плечи, как бы сжавшись от холода, и несколько секунд раскачивалась так в молчании.
— Я предполагала, что это произойдет, — сказала она наконец. — Я думала уже, что именно к этому ты и стремишься. И надеялась, что все же это не так, Пол. Я молила бога, чтобы это было не так. Но вот дело дошло до этого, и ты сам об этом заговорил. — Она зажгла сигарету и сделала несколько резких коротких затяжек, выпуская дым через нос. — Шеферд говорил, что ты это сделаешь.
— Он говорил тебе, что я собираюсь уходить с работы?
— Нет. Он сказал, что ты один из тех, кто способен это сделать. — Она тяжело вздохнула. — По-видимому, он знает тебя лучше, чем я.
— Ей-богу, мне было бы совсем нетрудно приспосабливаться к требованиям системы и продолжать продвигаться по служебной лестнице. Вот вырваться из нее — действительно трудно.
— Но зачем же тогда уходить, если так легко держаться ее?
— Неужели ты не слышала ничего из того, что я говорил тебе в Усадьбе? Ведь именно для того, чтобы ты прочувствовала, как обстоят дела, я и повез тебя туда.
— Вся эта дурацкая история с Катариной Финч и Шефердом?
— Нет, господи, конечно, нет. Чтобы ты поняла: люди, подобные нам, лишили чувства самоуважения всех остальных.
— Ты сказал, что ты чувствуешь себя как лошадиная задница. Вот это я помню.
— А ты никогда себя так не чувствуешь?
— С чего бы это вдруг!
— Твоя совесть, черт возьми, неужели она никогда не мучает тебя?
— А с чего это она должна меня мучить? Я никогда не делала ничего неприличного.
— Давай я попытаюсь это объяснить тебе иначе: ты согласна с тем, что дела обстоят паршиво?