Утопия о бессмертии. Книга вторая. Семья
Шрифт:
– Вернись, – тон его смягчился, – обними меня. Я не хочу ссориться.
Я вернулась и прижалась лбом к его груди.
– Прости, Андрей.
– Я не думал, что ты интересуешься политикой.
– Не интересуюсь. Просто слышу и вижу то, что происходит. Вижу, как уничтожают мою страну, разворовывают ресурсы. Оболгав историю народа, крадут чувство национального достоинства. Вижу, что, в так называемых, развитых странах уничтожаются общечеловеческие ценности, примат большинства превратился в свою противоположность, и порочное меньшинство попирает права здорового большинства. Вижу, как олигакратия и
– Детка, я боюсь, что в попутчики ты выбрала не тех людей, эти люди с тобой не из идейных соображений, Сергей платит им.
– Тех самых я выбрала людей, Андрей! Любой путь нужно начинать с себя, следующая ступень – семья. Собирать с посторонними людьми кружки по интересам бессмысленно – всё начнётся и кончится болтовнёй. Да, члены моей семьи получают плату за свой труд. Но зарплата Маши не увеличится и не уменьшится в зависимости от того, понравится графу Андрэ её стряпня или нет. У Маши есть потребность готовить так, чтобы, как она выражается, «угодить», а правильнее было бы сказать, доставить удовольствие своей кухней. В этом всё – любовь к труду, щедрое служение, гордость мастера.
– Детка, это всего лишь добросовестное отношение к труду.
– Андрей, во-первых, не «всего лишь»! Добросовестное отношение к труду стало редкостью в нашем мире. Человечество захлёбывается в некомпетентности и безответственности. Во-вторых, современным миром правит прейскурант. Вы заплатили за это? получите и распишитесь, угождать мы вам не обещались. Раньше врач врачевал не только тело, но и душу пациента. А сейчас? Вы хотите человеческой участливости, платите, мы и эту услугу вам окажем. Ты хочешь человеческую участливость в форме услуги?
Андрэ грустно покачал головой.
– И правильно! Потому что это уже не участливость. Человеческие отношения – это соприкосновение личностей. А человеческая участливость возможна лишь при соприкосновении душ. И то, и другое вне мира денег. – Я вновь взяла его под руку. – Пойдём?
– Пойдём. – Андрэ легонько похлопал по моей руке. Даже сквозь перчатки я чувствовала тепло его ладони. – Детка, у тебя родятся дети. Твои родители, твои дети и их отец – это твоя семья.
– Я хочу, чтобы мои дети умели жить в социуме, а социализация наиболее эффективно проходит в большой семье.
Андрэ надолго умолк, размышляя и не делясь со мной размышлениями.
Я смотрела на улыбающегося Василича – навстречу нам, но по другой дорожке, он катил тачку с конским навозом. В другой раз, он бы пошутил, крикнул бы что-нибудь, но сейчас поостерёгся обеспокоить графа.
Наконец, Андрэ подвёл черту и под размышлениями, и под разговором:
– Думаю, в чём-то ты права. Не хочу вновь поднимать спор в отношении слуг, но признаюсь: детка, мне понравилось, что ты налила мне тарелку супа и пожелала приятного аппетита!
Я засмеялась, а он ласково усмехнулся.
– Лида, наберись терпения, мне потребуется время, чтобы привыкнуть к непринуждённой беседе со слугами за обеденным столом.
Я мысленно выдохнула: «Уфф!», вслух же ворчливо произнесла:
– И вы, европейцы, учите нас, русских, демократии, не умея сесть за один стол с людьми не вашего социального круга.
Граф живёт с нами около года, не знаю, привык ли он обедать вместе со «слугами», но в семье он выполняет очень важную роль – он патриарх. Ему нет нужды вмешиваться в отношения членов семьи, само его присутствие призывает всех нас к достойному поведению…
Ужин проходил удивительно тепло. Первый тост произнёс Сергей, потом говорил Андрэ. Затем тосты начали произносить со всех сторон. Звучало много пожеланий в успехе дела, были выражены благодарности и всем присутствующим, и личные слова признательности в адрес Сергея, Андрэ, кому-то ещё. Понемногу торжественные тосты трансформировались в приватные, произносимые за отдельными столиками.
А наш столик опустел. Андрэ танцевал с дочерью новообретённого партнёра. Я была рада, что ему представился случай поговорить на родном языке. Мать графа была француженкой, а именно родной язык матери и становится для дитя родным.
Серёжа ушёл за столик, за которым сидел мальчик в инвалидном кресле. А Его Высочество не нуждался в компании – принц весь вечер молчал, одиноко напиваясь.
Я налила себе чаю, и мои действия привлекли внимание Его Высочества – он оторвал мрачный взгляд от бокала и уставился на меня.
– Графиня, прошу прощения за недостойный вид, – нашёл нужным извиниться он. – Мне сегодня остаётся только одно – напиться до бесчувствия.
– Ваше Высочество, я ещё не имела возможности выразить вам признательность за помощь. Ваше своевременное вмешательство предотвратило угрозу публичного скандала. Я благодарю вас.
В его глаза возвращалась осмысленность.
– Лидия, она вас обидела?
– Нет, Ваше Высочество, она меня не обидела.
– Вы знали об её существовании?
– Да. Сергей рассказал о главных женщинах своей жизни.
– Что она вам наговорила?
Я пожала плечами и усмехнулась.
– Правду, Ваше Высочество. Ту же правду, что и вы.
Он выпрямился, глаза неожиданно протрезвели; он отставил недопитый бокал и, понуждая требовательным взглядом, ждал от меня пояснений.
– Она восхитилась моим профессиональным умением обольщать. Сказала, что и она, и я одного поля ягодки.
Усталым движением принц откинулся на спинку стула и долго молчал.
– Лидия, – заговорил он вновь, – выбросьте из вашей головки всё, что я вам наговорил. Я наблюдаю за вами весь вечер. Вы сама Любовь. То, как вы смотрите на моего друга, как улыбаетесь, как подаёте ему руку, всё обнаруживает вашу любовь. Мой друг счастливый человек, внушить такое чувство женщине выпадает редкому мужчине. Соблазняете ли вы? Да! Вы могли бы надеть никаб и всё равно бы не скрыли своего очарования, свет ваших глаз продолжал бы привлекать к вам мужчин. В ком-то вы вызываете вожделение, ну и что из того? Вашей любовью к мужу вы дарите надежду, мечту…