Утопия
Шрифт:
Джо посидел еще немного. Потом встал на четвереньки и вытащил из кармана монету. Подбросил (монета сверкнула на солнце), поймал и накрыл ладонью.
— Если орел — еду, если решка — иди ты в задницу, Пандем…
Во все еще узком и темном сознании Зануды Джо не нашлось мысли о том, что Пандем может управлять полетом монетки.
— Когда ты вернешься? — спросила жена.
— В четыре, — ответил Артур. — Или, может быть, чуть позже.
— Счастливо, —
— Поехали, — нетерпеливо сказала дочь. — Я на моделирование опоздаю.
— На что?
— На техномоделирование…
Артур промолчал.
Машина ждала под навесом чуть в стороне от дома. Артур по привычке запирал ее, хоть и знал, что кража невозможна. Никто не разобьет стекло и не вытащит приемник, как это дважды случалось с ним прежде. Теперь никто не крадет, никто не убивает и никого не судят. А все делают вид, что ничего особенного, все живут по накатанной колее; вот и он пять раз в неделю ездит в контору, просматривает счета и отчеты, составляет сметы и подает их на утверждение, и делает все, что делал прежде, хотя это и потеряло свой смысл. Или почти потеряло.
Контора наполовину опустела. Клерки, секретарши и даже уборщицы разбежались — кто на курсы актрис, кто на курсы экскурсоводов, кто на стажировку по рисованию. Шеф по-прежнему сидел в своем кабинете, он похудел, подтянулся и начал курить сигары, которых прежде себе не позволял. Шеф не решался покинуть свое кресло — пока не решался, но Артур уже не раз видел у него на столе кипы «проспектов будущего»… И что за интерес шефу управлять призрачной конторой, что ему за радость повелевать Артуром?
Дорога была загружена, но настоящих пробок Артур давно уже не помнил. Перед школой он притормозил, дочка выскочила, махнула рукой и припустила ко входу, где толпились — много смеялись, беззаботно болтали, радовались новому дню — десятки парней и девчонок от десяти до семнадцати…
Артур понял, что завидует дочери.
Поток машин был плотным, но Артура пропустили, легко позволили сделать левый поворот, и минуту спустя он стал каплей спокойной речки, в которой нет-нет да и мелькали эти самые новые машины — на новом топливе, бесшумные, как призраки.
Когда шеф уйдет куда-нибудь… Ну, скажем, начальником какого-нибудь автоматизированного химического цеха… Он хороший руководитель, он может повелевать хоть эксплуатационной конторой, хоть оперным театром… Артур займет его кресло. Неважно, что он будет делать каждый день — важно каждый день уходить на работу, целовать жену, подвозить дочь…
Мысль о том, какая длинная и безрадостная предстоит жизнь, всякий раз доводила Артура до отчаяния.
Пандем был его проклятием. Пандем знал его тайну.
Много лет — с самого детства — внутри Артура жил сокровенный мир, в который не было доступа никому. Только внутри этого мира Артур был настоящим. Миром в мире. Страной в стране. Он сочинял стихи, но никогда не записывал их. Он гулял в грозу, запрокидывал голову, чуть презрительно улыбаясь белому узору небесных вен. Он слышал, как растет трава. Он запирался в ванной, раздевался донага и проживал жизнь за жизнью, а мать — она уже тогда ничего не понимала — стучала в дверь и требовала открыть…
Он влюбился, когда ему было тринадцать. Она ездила на велосипеде. Он захотел ввести ее в свой мир, но она не поняла.
Он хотел покончить с собой, но догадался, что это глупо. Что она не стоит гибели той прекрасной страны, о которой не имеет понятия, которую не желает увидеть; тогда он жил на окраине большого лесопарка, летом там было людно и пахло шашлыками, а поздней осенью парк был пуст и темен, и однажды там нашли какого-то пьяницу, которого задушили и ограбили и присыпали листвой на дне небольшого овражка…
Этот мертвый человек не давал Артуру покоя. Он воображал, как торчат из-под листвы ноги в старых ботинках — шнурки завязаны мертвецом еще тогда, когда он был жив… Он вставал каждое утро в шесть — было еще темно — и вел старого эрдельтерьера Джафара на прогулку в парк, и подолгу стоял на том месте, где нашли тело.
Однажды девочка, из-за которой он помышлял о самоубийстве, каталась на своем велосипеде по краю лесопарка. Это было ранней весной. Снег уже сошел.
А потом она куда-то пропала. Утром родители позвонили в милицию.
Артур встал, как всегда, в шесть. Все было как всегда, за исключением того, что в ту ночь он вообще не спал.
Джафар скулил, просился на прогулку. Артур намотал на руку поводок и пошел — нет, сперва он прогулялся по краю лесопарка, потом прошелся по пустынной центральной аллее и только потом свернул к овражку.
Джафар, конечно, отыскал ее и поднял лай. Артур так и повторял потом на допросах в милиции: собака нашла ее первой. Мы всегда гуляем в парке с собакой. С половины седьмого до семи.
…Он прожил тогда самый наполненный, самый мучительный, самый счастливый день в своей жизни. Мир внутри его полнился весной.
Он закончил школу почти на «отлично», и поступил в экономический институт, и познакомился со многими разными девушками, и встречался с ними — с кем месяц, а с кем и год. Они были милы, но ни одна из них не могла подарить ему и тени того счастья, которое он испытал тогда на сырой весенней земле, где распускались подснежники и где она, наконец-то поняв все про него, сделалась восхитительно покорной…