Утраченное наследие
Шрифт:
– У меня дома; со мной живут еще несколько моих друзей. Вы лучше нас поймете, когда поближе познакомитесь с нами.
– Спасибо. Но мне все равно непонятно, как ваша община умудрилась сохранить в тайне свое пребывание здесь.
– Мы приняли кое-какие меры предосторожности, мадам, чтобы избежать огласки. Вы позже поймете, какие именно и почему.
– Еще один вопрос, личный; если не хотите, можете не отвечать. Вы тот самый Эмброуз Бирс, который исчез много лет назад?
– Да. Впервые я поднялся сюда в 1880 году, чтобы вылечиться от астмы. В 1914 году я удалился сюда, потому что не хотел участвовать
– Он говорил неохотно, словно эта тема была для него неприятна, и тут же перевел разговор, - Хотите, я прямо сейчас познакомлю вас с некоторыми моими друзьями?
Жилые помещения простирались ярдов на сто вдоль поверхности горы и на неопределенные расстояния вглубь. Человек тридцать жили там очень свободно;
многие комнаты были не заняты. За утро Бирс познакомил друзей с большинством жителей.
Здесь были люди всех возрастов и нескольких национальностей. Большинство из них занимались какой-нибудь исследовательской деятельностью либо каким-то видом искусства. Во всяком случае, в нескольких комнатах Бирс говорил гостям, что в данный момент жильцы занимаются исследованиями, - но никакой аппаратуры и никаких записывающих устройств не было видно.
Бирс представил их одной группе из трех человек - двух женщин и мужчины, которых окружали вещественные доказательства их работы - биологических исследований. Но и здесь подробности оставались непонятными; двое сидели молча и ничего не делали, а третий трудился за лабораторным столом. Бирс объяснил, что проводятся какие-то очень тонкие эксперименты на предмет активации искусственных коллоидов. Коуберн спросил:
– А те двое наблюдают за работой?
Бирс покачал головой.
– Отнюдь. Они все трое активно работают, но на данном этапе им кажется целесообразным объединить усилия трех умов с парой рук.
Оказалось, что такого рода связь была обычным способом сотрудничества. Бирс привел их в комнату, где находилось шесть человек. Один или двое подняли головы и кивнули, но ничего не сказали. Бирс сделал знак троим друзьям уйти.
– Они занимаются крайне сложным восстановлением, было бы невежливо мешать им.
– Но, мистер Бирс, - заметил Хаксли, - ведь двое же играли в шахматы!
– Ну да. Им не нужна эта часть мозга, вот они ее и выключили. И все-таки они очень заняты.
Проще было наблюдать за работой художников. Правда, в двух случаях друзей поразили методы их работы. Бирс привел их в студию к крохотному человечку, живописцу, работавшему маслом, которого представил просто по имени: Чарлз. Художник, казалось, рад был их видеть и весело болтал, не прерывая работы. Он писал с педантичным реализмом, производившим, впрочем, весьма романтический эффект, этюд танцующей девушки, лесной нимфы, на фоне соснового леса.
Молодые люди одобрительно отозвались о работе. Коуберн заметил, что художник поразительно точен в анатомических деталях даже без натурщицы.
– Но у меня есть натурщица, - сказал художник, - Она была здесь на прошлой неделе. Видите?
– Он указал глазами на пустой пьедестал для натурщицы. Коуберн и его товарищи проследили за его взглядом и увидели стоящую на пьедестале девушку, застывшую в той же позе, что и на холсте. Девушка казалась совершенно живой.
Чарлз отвел взгляд. Пьедестал опять опустел. Второй случай оказался не столь эффектным, но еще менее понятным. Друзья познакомились и поболтали с некоей миссис Дрэпер, добродушной, уютного вида дамой, которая во время беседы вязала, раскачиваясь в кресле. Когда они ушли, Хаксли спросил у Бирса, кто она такая.
– Она, пожалуй, наша самая талантливая художница, - ответил Бирс.
– В какой области?
Бирс нахмурил свои кустистые брови, подыскивая нужные слова.
– Я, наверное, не смогу вам как следует объяснить. Она сочиняет настроения - располагает эмоциональные модели в гармонической последовательности. Это у нас сейчас самый передовой и гуманный вид искусства. Правда, пока вы сами его не испробовали, мне очень трудно рассказать о нем.
– Как же можно располагать эмоции?
– Вашему прадедушке наверняка показалось бы невозможным записывать музыку. У нас есть соответствующие средства. Позже поймете,
– И что, миссис Дрэпер одна этим занимается?
– Ну нет! Мы почти все пробуем свои силы, это наш любимый вид искусства. Я и сам пытаюсь им заняться, но мои произведения не пользуются популярностью слишком уж они мрачны.
Вечером трое друзей обсудили увиденное в той самой гостиной, где ужинали накануне. Это помещение было предоставлено в их распоряжение. Бирс распрощался с ними, заявив, что зайдет утром.
Они ощущали настоятельную потребность обменяться мнениями, и в то же время никому не хотелось говорить. Хаксли нарушил молчание.
– Что же это за люди? Из-за них я чувствую себя ребенком, который случайно забрался в мастерскую ко взрослым. А они слишком хорошо воспитаны, чтобы выставить меня.
И работают они как-то странно. Я не говорю о том, что они делают - это само собой, но есть что-то странное в их отношении, даже в темпе работы.
– Я понимаю, что ты хочешь сказать, Бен, - согласилась Джоан.
– Они постоянно заняты и при этом ведут себя так, будто в их распоряжении вечность, чтобы закончить работу. И Бирс так же себя вел, когда перевязывал тебе ногу. Они никогда не торопятся.
– Она повернулась к Хаксли.
– Чего ты хмуришься?
– Сам не знаю. Не могу понять. У них множество необычных талантов, но этим нас не смутишь: мы трое кое-что знаем о необычных талантах. Однако в них есть что-то другое, не похожее ни на что.
Двое друзей согласились с ним, но так и не смогли определить, что именно удивило их в жителях горной общины больше всего. Немного погодя Джоан сказала, что идет спать, и вышла из гостиной.
Мужчины остались, чтобы выкурить по последней сигарете.
Джоан просунула голову в дверь.
– Я поняла, что отличает всех этих людей, - заявила она.
– Они так полны жизни!
Глава 6
"ИХАВОД"!
Филип Хаксли, как обычно, лег спать и заснул. А дальше все было совсем не как обычно.
Он осознал, что находится в теле другого человека и думает другим разумом. Другой знал о присутствии Хаксли, но не разделял его мыслей.
Другой был дома, и, хотя Хаксли никогда раньше не видал таких зданий, дом показался ему знакомым. Он находился на Земле, невероятно прекрасной; каждое дерево и куст вписывались в пейзаж настолько гармонично, будто были творением художника. Дом рос из земли.