Утраченный Петербург
Шрифт:
В своей квартире на Караванной Свиньин часто устраивал литературные вечера. На них бывали не только ныне забытые писатели, но и Пушкин, Грибоедов, Крылов. Принято считать, что сюжет «Ревизора» Гоголю подсказал Свиньин, не без юмора рассказывавший о своей поездке в Бессарабию. Кроме того, он был первым собирателем русской живописи и скульптуры, создателем первого «музеума» отечественного искусства. В архитектуре он наверняка тоже кое-что смыслил, так что можно довериться его оценке Нового Арсенала и погоревать еще об одной утрате. Демерцову вообще хронически не везло: все лучшее, что он построил, было либо разрушено, либо грубо и безжалостно переделано. Вот Сергиевский собор, о котором я уже упоминала, рассказывая о Старом Арсенале. У него долгая и печальная история. Еще в 1729 году на пересечении будущего Литейного проспекта и отходившей от него одной из трех Пушкарских улиц (потом
Почему в районе, заселенном в основном людьми, причастными к воинской службе, решили строить церковь во имя святого Сергия — понятно. Именно он, игумен Радонежский, благословил Дмитрия Донского на Куликовскую битву, дал ему в помощь двух иноков своей обители: схимонахов Андрея (Ослябю) и Александра (Пересвета), а потом, во время сражения, неустанно молился о победе русского воинства.
Здание церкви, построенное в стиле петровского барокко, было однокупольным, со шпилем (напоминало церковь Симеония и Анны на Моховой, которую строили специально для императрицы Анны Иоанновны примерно в то же время, но ей повезло — она сохранилась до наших дней). А первая Сергиевская церковь (ее сразу стали называть еще и Артиллерийской) простояла совсем недолго: в 1738 году пожар уничтожил ее до основания. На ее месте архитектор Иоганн Якоб Шумахер (в России его называли Иваном Яковлевичем, был он родным братом другого Ивана Шумахера, академика, врага Ломоносова, который до конца дней не отказывал себе в удовольствии травить Михайлу Васильевича) немедленно начал строить новый храм, тоже деревянный, но уже без шпиля. Через год его освятили.
Но население Литейной части продолжало расти, и уже через четыре года Елизавета Петровна приказала тому же Шумахеру строить новый храм — большой, каменный. Он простоял пятьдесят лет. Был хорош, но. мал. Строить следующий храм, уже не просто большой — огромный, поручают Федору Ивановичу Демерцову (помните, в предыдущей главе шла речь о построенной им, а в 1940 году разрушенной Знаменской церкви?). На этот раз архитектор строит не традиционный русский пятикупольный собор, а однокупольный с двухъярусной колокольней в виде четырехугольной башни, не стоящей отдельно, как бывало чаще всего в подобных постройках, а ставшей непосредственным продолжением здания храма. А вот огромный купол напоминал Знаменский: под ним зодчий разместил двенадцать высоких окон, и свет из них постоянно озарял главный придел храма и великолепный резной золоченый иконостас.
Одной из главных святынь храма была Троицкая ризница — облачения для четырех священнослужителей из вишневого бархата, расшитые золотом и крупным жемчугом. Эти ризы были сшиты из личных парадных мундиров Екатерины Великой. Пожертвовал их собору последний фаворит императрицы Платон Александрович Зубов.
В 1803 году Военная коллегия и Артиллерийская экспедиция ходатайствовали перед императором Александром I о разрешении официально именовать Сергиевский собор Собором Всей артиллерии. Государь милостиво разрешил. Через тридцать два года по повелению Николая I собор был поименован Собором Всей гвардейской артиллерии. А в народе как назвали еще первую деревянную церковь просто Артиллерийской, так до конца и называли. Конец наступил в 1934 году (хотя художественная и историческая ценность храма была советской власти очевидна, судя по тому, что он состоял под охраной государства).
Сергиевский Всей артиллерии собор. Фото 1910-х годов
На месте разрушенного храма построили административное здание, входящее в комплекс, принадлежавший ОГПУ-НКВД, известный как Большой дом. При строительстве использовали часть церковных стен. Конечно, это было очень рационально, очень экономно, но только слепой не увидел бы в этом изощренного издевательства.
Еще недавно в Сергиевском соборе молились. До двух тысяч человек. Службы сопровождал дивный, славившийся на весь Петербург хор. Теперь около дома, стоящего на его руинах, выстраивались бесконечные молчаливые очереди — матери, жены, дети стояли в этих очередях с передачами для своих близких, не зная, живы те или уже осуждены «на десять лет без права переписки» (кто забыл или не знает, это означало, что человека уже нет в живых). Среди тех, кто стоял в этих очередях, была и Анна Андреевна Ахматова. Ее стихи никогда не позволят забыть.
…А если когда-нибудь в этой стране Воздвигнуть задумают памятник мне, Согласье на это даю торжество, Но только с условьем — не ставить его Ни около моря, где я родилась: Последняя с морем разорвана связь; Ни в Царском саду у заветного пня, Где тень безутешная ищет меня, А здесь, где стояла я триста часов И где для меня не открыли засов. Затем, что и в смерти блаженной боюсь Забыть громыхание черных марусь, Забыть, как постылая хлюпала дверь И выла старуха, как раненый зверь. И пусть с недвижимых и бронзовых век, Как слезы, струится подтаявший снег. И голубь тюремный пусть гулит вдали, И тихо идут по Неве корабли.Федор Иванович Демерцов, разумеется, не мог и предположить, какая участь ждет его самые значительные и самые любимые постройки.
В должности архитектора Артиллерийского департамента он прослужил четырнадцать лет. Строил много. Кое-что, на удивление, сохранилось. Из крупных построек — госпиталь лейб-гвардии Семеновского полка в Лазаретном переулке (сейчас там Военно-медицинский музей) и Второй кадетский корпус на улице Красного Курсанта, 16 (на нем есть даже мемориальная доска), казармы, несколько присутственных мест Артиллерийского департамента, да еще два его собственных дома (свидетельства финансовой независимости) и три частных дома, в том числе дом Аракчеева, об отношениях с которым еще предстоит сказать. Лучшее же разрушено или. приписано другому. Этот другой — Андрей Никифорович Воронихин, в чужих лаврах вроде бы не нуждающийся. Как же такое случилось? А все дело в Строгановых, семействе несметно богатом и меценатством прославленном.
Отступление о семействе Строгановых
С конца XVIII века носили Строгановы баронский, а потом и графский титул. Свидетельствует ли это об аристократическом происхождении? Отнюдь. Существовала, правда, семейная легенда, будто основал их фамилию родственник татарского хана, перешедший на сторону Дмитрия Донского, принявший христианскую веру и воевавший под русскими знаменами против своих соплеменников. Якобы взяли его в плен и потребовали отказаться от православия. Но он был тверд в новой вере. Тогда хан приказал изрезать его на мелкие кусочки. Вот от этой, страшно сказать, «строганины» и пошла ставшая знаменитой фамилия.
Уже в середине века XIX историю эту признали «несомненной басней» и с большой степенью достоверности установили, что ведет начало род Строгановых от новгородских крестьян (рабства не знавших!). Точно известно, что в 1446 году Лука Строганов выкупил из татарского плена великого князя Василия Темного. Понятно, что выкуп пришлось заплатить немалый, так что очевидно — был Лука человек богатый, не жадный, к тому же настоящий патриот. Главным (но не единственным) источником строгановских богатств было солеварение и торговля солью. За свои услуги государям и Отечеству жаловали их все новыми и новыми землями, и в конце концов превратились они в одну из самых богатых фамилий России.
Но это — короткая и далеко не полная предыстория. Нас же интересует середина XVIII — первая половина XIX века. В главе «Расстрелянный Растрелли» я уже писала о Сергее Григорьевиче Строганове, дружившем с Растрелли, — для него великий зодчий построил пленительный дворец на углу Невского и Мойки.
К тому же окончание строительства совпало с коронацией новой императрицы, Екатерины II. Яковлев решил сделать ей приятное: когда государыня, возвращаясь из Москвы, будет въезжать в столицу, ее встретит не просто красивый храм, но храм, увенчанный короной. Он приказал водрузить корону на крест главного купола как знак преклонения, восхищения, преданности новой владычице. Надо сказать, Екатерина Алексеевна, при всем своем выдающемся уме, была падка на комплименты, тем более такие необычные.