Утренние поезда
Шрифт:
Двое — Павел и Сева — ходят по платформам, разделенные полотном железной дороги — четырьмя поблескивающими в темноте рельсами.
Насвистывает какую-то веселую мелодию Павел.
Мрачно ходит Сева.
Голос за кадром:
— Все. С этим покончено. Навсегда… Нет. Чем чаще я ее вижу… В общем, тот самый случай неразделенной любви… Но почему он? Что она в нем нашла? Что? Что-то хорошее, чего я не вижу? Полюбила… Полюбила — и все.
Зажужжал зуммер у переезда, и сразу с двух сторон мощные прожектора электричек осветили платформы. С двух сторон с пронзительным воем подходят электрички.
Стихло все. Только равномерно постукивают на стоянке моторы. И, неторопливо свистнув, трогается один, а за ним и другой поезд. В разные стороны уходят с Асиной станции две электрички.
Улица возле проходной. Кончилась смена. Выходят рабочие, они идут сплошным потоком. Все они проходят мимо Аси, которая стоит чуть в стороне, ожидая Павла. Двое молодых ребят остановились возле нее, поглядели, закурили, смеются.
— Не дождешься.
— У него другая завелась.
Ася смеется.
— Дождусь.
Она отходит от ребят.
И снова:
— Пошли в кино. Лишний билетик есть, — заигрывает с Асей парень в клетчатом пиджаке.
Прошла Тоня.
— Ждешь?
Ася кивнула.
Ася стоит на виду у всех. Она чувствует, как на нее смотрят. Сочувственно. Насмешливо. Заинтересованно. С любопытством. Она переходит на другую сторону, продолжая смотреть на проходную.
Павел и Славка моются в душе в соседних кабинах. Промывая голову, Славка кряхтит от удовольствия.
— Чего копаешься? — кричит он Павлу. — Аська небось заждалась.
— Не на морозе, обождет.
Славка протер глаза от мыла, заглянул в кабину Павла, засмеялся.
— Дела… — хмыкнул Славка и снова встал под душ. — А я-то думал, дело к свадьбе идет.
На тахте, лицом к стене, спит Павел. Рядом лежит Ася. Она прислушивается к доносящимся из-за стены звукам телевизора. Идет передача, посвященная Кубе.
— Народ Кубы стоит на страже своей свободы, завоеванной кровью, — доносится голос диктора.
Павел приподнялся.
— Что такое? — спросил он сонно.
— Телевизор.
Павел взял со стула, стоявшего возле тахты, пачку «Беломора», положил на грудь пепельницу, закурил.
— Скучно мы с тобой живем, Павлик… Неинтересно.
Павел постучал в стену.
— Тише можешь сделать?! — крикнул он и повернулся к Асе. — Чего ты сказала?
— Скучно мы живем с тобой, Павлик, — повторила Ася.
— Скучно, — согласился Павел.
— Ребята говорят… — начала было Ася.
— Про ребят я слыхал, — оборвал ее Павел.
— Нет, послушай, — продолжала Ася. — Ты такой большой, сильный. Когда ты стоишь у станка… Если бы ты мог себя увидеть! И ты способный, все можешь! Знаешь, ты должен учиться!
Павел рассмеялся.
— На инженерскую зарплату жить? Дураков нет.
Из коридора донесся звонок. Один, другой…
— Два звонка, Павлик, — испуганно проговорила Ася. — Кто это?
На полу посреди комнаты стоит большой деревянный чемодан. На чемодан падает засаленная кепка, серый прорезиненный плащ. Павел хмуро смотрит на отца. Тот чуть пониже Павла, но пошире в плечах. Хитрые, чуть насмешливые глаза под густыми, выцветшими бровями.
Ася смущенно расправляет скатерть на столе. Отец внимательно разглядывает ее, потом смотрит на Павла, ожидая, когда он познакомит его с девушкой.
— С нашего завода… — неохотно бурчит Павел. — В штамповке работает.
Отец понимающе кивнул, усмехнулся.
Из-за стены снова послышался голос диктора. Павел подошел к стене и со злостью стукнул кулаком.
— Потише там!
Голос за стеной стал чуть слышен.
— Тебе домой пора, — сказал Павел Асе. — Она за городом живет, далеко, — пояснил он отцу.
— Да, мне пора, — заторопилась Ася.
Она взяла с окна сумочку и косынку и, чувствуя на себе пристальный взгляд отца, вышла в коридор.
— Принесла нелегкая, — ворчит Павел, провожая Асю.
— До понедельника? — спрашивает Ася.
Павел кивнул.
— Приедешь завтра?
— Завтра, — задумался Павел. — Может, приеду…
Павел открыл дверь. Ася поцеловала его, выскочила.
— Чего приехал? — спрашивает Павел, войдя в комнату.
— Насчет пенсии.
— Не дадут.
— Дадут. Справочек набирается, — улыбнулся отец.
Ночь. На тахте валетом лежат Павел и его отец. Оба курят.
— Костюм бы приличный справил. Ходишь черт-те в чем, — говорит Павел.
— Мы люди простые, нам наряжаться не пристало.
— Пчел-то в подвал не запрешь. Все равно люди знают, что деньги у тебя водятся, — усмехнулся Павел.
— Деньги заметные, которые из дома уходят. А которые лежат, никому глаза не мозолят.
— И зачем тебе такой дом? Одному? Отдал бы под детский сад. В газетах пропечатают. Спасибо скажут.
— Я за славой не гонюсь…
— Эх ты, — засмеялся Павел. — Всю жизнь на деньги молишься, мать из-за дома этого проклятого в могилу свел. Жил бы по-человечески!
— Ты, что ли, по-человечески живешь?
— А хотя бы. Я человек свободный.
— Свободный… Табелек-то небось снимаешь?
— Ну и что? Зато живу, как хочу.
— Это все одна видимость. Я до тридцати годов тоже… Такие пули отливал, тебе и не снилось. Женишься, по-другому запоешь.
Павел поднялся, сунул в пепельницу окурок, взял со стола пачку «Беломора», раскрыл ее, закурил, подошел к окну. Его осветили вспышки электросварки со строящегося напротив дома.