Утренний всадник, кн. 1: Янтарные глаза леса

Дворецкая Елизавета Алексеевна

В широкой медвежьей шубе, со всклокоченной темно-русой бородой и маленькими умными глазами он сам походил на бодрого и дружелюбного медведя. Несмотря на то что с ним приехал двадцатилетний внук, Легота еще выглядел молодцом хоть куда, и женщины подшучивали, спрашивая, не собирается ли он присмотреть невесту и себе.

Гости привезли Ольховикам бочонок меда, ложки и гребешки из резной кости, несколько хороших шкур, медвежьих и оленьих. Две новенькие, отлично выделанные рысьи шкуры предназначались лично Смеяне.

– Как раз под глаза твои янтарные, под косы золотые! – приговаривал

Легота, разворачивая шкуру на лавке. – Внук мой сам добыл для тебя!

Он кивнул в сторону рослого парня с темно-русыми, как у деда, кудрявыми волосами ниже плеч и доброй, смущенной улыбкой. У парня оказалось красивое имя – Премил, да и сам он был неплох, так что Коноплянка почти не сводила с него глаз, теребя в руках платочек. Но Премил ее не замечал, – едва войдя, он сразу нашел глазами Смеяну и ни на кого другого почти не смотрел. Они, оказывается, встречались на купальских игрищах, после чего она и запала ему в сердце, но Смеяна не смогла его вспомнить: в те дни ее мысли занимал Грач и все, что с ним связано.

Но и теперь, как назло, Премилу не удалось произвести на невесту нужного впечатления. Когда она подняла на него глаза, в них стояли слезы.

– Вы их убили… – выговорила она с таким отчаяньем, что гости растерялись.

А Смеяна всхлипнула, уткнулась носом в рукав. Ей нестерпимо было видеть шкуру лесной красавицы-рыси, такой стремительной и сильной, и знать, что та убита!

– Или не ко двору подарок? – озадаченно спросил Легота. – А мы-то думали…

– За подарок вам поклон низкий, отдарим по чести! – Варовит поклонился. – А на девку не обижайтесь, она…

– Она у нас блаженная! – резко вставила бабка Гладина. – Сама не знает, чего несет! И чего ей надо, ума не приложу! Такие женихи, такие подарки – другая от радости до неба прыгала бы, а эта, вишь, нос воротит! Ну да ничего, у нас и другие невесты найдутся, поумнее!

Женщины в избе смущенно переглянулись, дед Добреня недовольно качнул головой.

– Прежде-то мы ее веселой видали! – сказал Легота. – Вот, внуку моему так на сердце запала, что мы и подумали: не брататься нам с Ольховиками, не кумиться, а посвататься бы…

– Мало ли ей женихов! – хмыкнул Забота. – За нее же Заревник сватается.

Забота тоже имел дочь-невесту и предпочел бы, чтобы гости обратили внимание на его Коноплянку. Чернопольцы славились работящими и толковыми мужиками, угодья у них были богатые, скотины много, и всякий отец с радостью отдал бы дочь в такой хороший род.

– Коли сватается, так придется ему с нами поспорить! – весело и уверенно ответил Легота. – Мы своего даром не отдаем! Покажи-ка, сыне.

Премил бережно вынул из-за пазухи засохший пучок цветов. Головки Велес-травы сохранили синеву, шарики кашки лишь чуть-чуть пожелтели, и по всей избе вдруг повеяло сладким запахом ушедшего лета.

– Это купальский венок ее, – смущенно сказал парень и поглядел на Смеяну, улыбнулся, стараясь глазами напомнить ей о чем-то.

Смеяна сидела на полу, тихо поглаживала ладонью рысью шкуру, расстеленную на лавке. Ей очень нравилась эта шкура, но почему-то

от ее вида становилось жутко.

– Как – купальский венок? – Варовит изумленно поднял белые брови. – У Заревника же ее венок…

– И у Заревника, – Смеяна утвердительно тряхнула головой, не поднимая глаз. – Они надвое разорвали. Ну, когда березку топили… Я теперь вспомнила.

Люди в избе тихо гудели, переглядывались, ухмылялись. Такое бывало, но надо же было случиться именно со Смеяной!

– Говорите, люди добрые, какое вено хотите? – спросил Легота у Варовита. – Мы не поскупимся. И девка хороша, и слава о ней дорогая идет – она у вас и скотину лечит, и поля от сорной травы заговаривает. Нам такая невестка в род пригодится! Вот, говорят, княжич на новогодье невесту привезет. В один год с князем жениться – счастье! А мы своего счастья не упустим!

– А коли ко мне завтра Перепела явятся, и тоже с венком? – спросил Варовит. – Вот что, свашеньки. Ступайте к Перепелам да с ними потолкуйте. Если они отступятся, вам венок отдадут – сговору быть тут же. А не отступятся – решайте как знаете. Кто мне две половины венка покажет, тот и жених.

– Это нам годится! – Легота повеселел, встал с лавки, беглым взглядом поднял сына и внука, и все трое разом поклонились Варовиту и печи. – Ждите вестей да собирайте приданое! А у нас уже и меды для свадьбы припасены!

Проводив гостей за ворота огнища, Варовит вернулся в избу. Смеяна все так же сидела на полу и гладила рысью шкуру.

– Что сидишь? – спросил Варовит. – Чего гладишь попусту? Твое, не отнимут. Бери иглу да шей себе полушубочек – до Чернопольцев далеко ехать, зазябнешь по дороге. Жених старался, зверя в лесу следил! С этакой зверюгой сладить надобно суметь! Добрым мужем тебя Макошь наградит. Хоть и не по заслугам, да говорят ведь: дуракам счастье.

– Ты что же, брате, уже все решил? – спросил Добреня. – А ты-то что скажешь, внучка? – Добрый дед посмотрел на Смеяну.

Она медленно поднялась с пола, сгребла в охапку пятнистые шкуры, прижалась щекой к блестящему меху. Легота напомнил о том, о чем она старалась не вспоминать, – о скорой женитьбе княжича Светловоя. А раз он женится, ее светлый Ярила, зачем ей нужна воля? Зачем ей оставаться в девках, чего ждать? На что надеяться? Каждому когда-то приходит пора стряхнуть радужный туман пустых мечтаний и жить, как живут люди, работать, любить мужа, растить детей. Колос прорастает, убивая зерно, девушка идет замуж, умирая для прежней родни. Так заведено, на этом стоит мировой порядок…

Смеяне было грустно, словно солнышко вдруг потухло, словно наступающая зима грозила стать вечной и никогда больше не пустить в мир весну и радость. Но Варовит не замечал, как погасло ее лицо, – он обрадовался, что строптивая внучка не спорит с его решением. Может, хоть когда-нибудь она научится уважать старших!

– А чего спрашивать? – проворчала бабка. – Она уже не девчонка, и старых девок нам в роду не надо! Позор какой! Сватаются добрые люди – и слава Макоши! Не лиходеи какие-нибудь, и жених не хромой, не горбатый, чем ей не счастье?