Утренняя фея
Шрифт:
что-нибудь нужно, дедушка?
Дед. Нет, ничего. Мне показалось, что это
сон: ты, дети и эта старая песня. (Подходит
к ней.) Что за платье?
Адела. Мама хотела, чтобы я надела его
на сегодняшний праздник. Вы его помните?
Дед. Еще бы! Его сшила и вышивала сама
Анжелика. Она надела его в ночь святого
Иоанна. (Смотрит на вышивку.) А это чье?
Адела. Я нашла ее в комнате уже начатой.
Дед. А мать знает?
Адела. Она и велела мне закончить это. Вам нравится? За четыре года нитки немного выцвели. (Поднимает глаза.) Почему вы на меня так смотрите?
Дед. Ты все больше меняешься... все больше походишь на Анжелику.
Адела. Это прическа. Маме так нравится.
Дед. По мне, лучше бы ты была как была, сама по себе.
Адела. Разве могу я сравниться с той, что начала эту вышивку?
Дед. Будь сама собой. А то ты причесываешься, как она, одеваешься, как она, и уже совсем стала, как она... просто страшно.
Адела. Почему?
Дед. Не знаю... Ну просто если у тебя
украли сокровище, а ты нашел другое, то обычно не прячешь его в то же самое место.
Адела. Я не понимаю...
Дед. Это я так. (Уходит в дверь в глубине.)
Адела. Что сегодня с дедушкой?
Дорина. Весь вечер сторожит у двери.
Андрес. Если он ждет волынщика, то еще рано. Праздник начнется только ночью.
Фалин. А мы пойдем смотреть костры?
Адела. И плясать, и прыгать через огонь!
Андрес. Правда? Раньше нас никогда не пускали. Нас дразнил шум праздника, доносящийся сквозь закрытые ставни!
Адела. А сегодня мы пойдем все вместе.
Фалин. И я?
Адела (поднимая его на руки). Ты самый первый, лапонька! (Звонко целует его. Потом снова опускает на пол и шлепает.) А ну-ка, пошли искать хворост для большого костра. Что это мы тут взаперти? Земля для того, кто бегает.
Дети. Бегать! Бегать!
Фалин. (задерживается у двери). А можно бросать камни в деревья?
Адела. А почему нет?
Фалин. А я вчера бросил в смоковницу кюре, и все на меня кричали.
Адела». Наверное, наверху были фиги.
Фалин. Нет, просто внизу был кюре.
Дети уходят хохоча. Адела тоже смеется.
Тельба (входит). Слава богу, в этом доме слышен смех. Адела (возвращаясь к работе). Они же дети.
Тельба. Теперь да, с тех пор, как они ходят в школу и бегают, где им нравится, они даже спят лучше. Но все же строгость им не помешает.
Адела. Да, вчера Андрес вернулся с разбитым носом. Подрался.
Тельба. Ничего. Когда они дерутся с одногодками, ничего страшного, пусть набирают силу. Нельзя позволять им бить младших. Ты молодец... То, что сделала ты за эти месяцы, мне бы не удалось за долгие годы. Ты стала порывом ветра, распахнувшим все двери.
Адела. Сколько бы я ни сделала, я не смогу отплатить за ваше добро.
Тельба (расставляет посуду на полках и садится рядом с Аделой, чтобы помочь ей). Этот дом был как остановившиеся часы: дети притихшие в углу, и хозяйка, застывшая, глядя на портрет. Теперь все в движении и есть птичка, которая поет в часах.
Адела. A ведь у меня ничего не было, ни малейшей надежды. И вдруг небо дало мне сразу все: мать, деда, братьев — целую жизнь, начатую другой! (С легкой грустью.) Иногда мне кажется, что это слишком много, что это сон и я снова проснусь одна, на берегу реки...
Тельба (быстро крестится). Замолчи! Ничего себе, праздничные мысли! (Сматывает клубок.) Что это ты вдруг помрачнела?
Адела. Нет. Просто я думала о том, что всегда чего-нибудь не хватает для счастья.
Тельба. А-а!.. (Пристально смотрит на нее.)
И это что-нибудь... с черными глазами и в шпорах?
Адела, Мартин.
Тельба. Я так и думала.
Адела. Всем остальным я нравлюсь. И только он, который принес меня в этот дом, смотрит, как на чужую. Он мне ни разу не сказал доброго слова.
Тельба. Характер. Настоящие мужчины, как хорошо выпеченный хлеб: чем тверже корка, тем нежнее мякоть.
Адела. А когда мы остаемся одни, он всегда находит повод, чтобы уйти. Или молчит и ни разу на меня не посмотрит.
Тельба. Даже так? Плохо, плохо дело. Когда мужчины на нас все время глазеют, ничего не будет, а вот когда не осмеливаются глаз поднять, все может быть.