Утренняя пробежка
Шрифт:
— Я…Мы… — осекся на полуслове Синицын и дернул головой, точно шею его захлестнула петля от ловко наброшенного лассо.
— Все ясно: я этой чести не удосужилась, — с горькой убежденностью сказала Вера и медленно осела на стул, как будто ее подкосило неприятное известие. Синицын с тоской понял, что до пирогов еще очень далеко.
— Ах, боже мой! — всплеснул он руками. — Только без трагедий! Пойми, выходит моя, нет, наша книжка — это главное! О-о-о!..
— Уйди!
От Вериного крика в серванте что-то жалобно задребезжало. Синицын затравленно
— Вот, вот тебе благодарность за все! — надломленным голосом великомученицы запричитала Вера. Она закрыла лицо руками и уронила голову на стол. Ее остренькие лопатки затряслись от горьких рыданий.
Синицин метнулся в спальню и быстро накапал в стакан валерьяновых капель. Он вновь почувствовал себя представителем сильного пола.
— Выпей, дорогая, — уговаривал он теперь нежным голосом, — что ты, девочка, так расстроилась? Гонорар же весь твой. Опять слезы. Ну, хорошо, следующую книжку я посвящу только тебе. Да, ты давно заслужила это!
Синицын драматическим жестом ударил себя в грудь и опять понюхал вкусные запахи, текущие из кухни. Его жена, всхлипывая, пила валерьянку, вызванивая о зубы краем стакана.
— И-и-и… о-о-о — утешил, — горько прорыдала она. — Может, это была твоя первая и последняя книжка!
ПРОТЕКЦИЯ К ЭСКУЛАПУ
У Олечки Поповой ужасно разболелись зубы. Глядя на ее бледное, осунувшееся лицо, сердобольные сотрудники настоятельно потребовали:
— Не мучайся, сейчас же отпросись у начальства и иди в поликлинику! Знаешь, этим не шутят!
— Ой, боюсь! Ой, боюсь зубы рвать! — ужасалась Олечка. — Я же не выдержу, помру! Ни за что не пойду.
Но что поделаешь, ведь с зубной болью полюбовно не расстанешься. Как ни крепилась Олечка, а все же незадолго до конца работы она отпросилась у начальника и пошла. Пошла, но только не в поликлинику, а к доктору Зубахину, который принимал по знакомству пациентов у себя на дому в прекрасном полутораэтажном особнячке.
Направила ее к нему тетка, к которой Олечка обратилась за советом по телефону.
— Он не какой-нибудь эскулап из поликлиники, вспоминала Олечка назидания своей тетки, останавливаясь перед домом Зубахина. — Он посмотрит как следует и совет даст хороший. Все, знаешь, честь честью, без спешки.
Олечка робко позвонила.
— Я от Ивановой Таисии Федоровны. Доктор Зубахин дома? — испуганно спросила она у приоткрывшейся двери и прижала платок к щеке.
Дверь приоткрылась пошире, и Олечку впустили. Дородная женщина властно с ног до головы осмотрела ее холодными серыми глазами и потребовала:
— Снимите обувь.
Олечка повиновалась. Затем сунула ноги в непомерно большие шлепки и осторожно, боясь их потерять, пошла вслед за женщиной вверх по небольшой лестнице.
Доктор Зубахин любезно встретил пациентку на пороге маленькой комнаты.
— Заходите, заходите! — улыбаясь, говорил он. Одной рукой он показывал ей дорогу, а другой тщетно пытался попасть в рукав белого халата.
— А, черт, наконец-то! Значит, зубки болят?! — ласково осведомился он у Олечки. — Так, так. Сейчас мы их, так сказать, пощупаем… Чик и готово! Правильно сделали, что ко мне пришли, — доверительно заговорил он, усаживая ее в кресло возле окна. — В поликлинике что? Ни-че-го. То того нет, то другого… И потом, помяните мое слово, там из-за спешки челюсти загубить могут. А у меня, знаете, челюсти вставные — первый сорт. Не различишь. Да… — Доктор икнул, и Олечка почувствовала спиртной запах, впрочем, в комнате пахло еще какими-то специями.
— У меня зуб болит, а челюсти мне не надо, — слабо возразила она.
— Жаль, а то я бы вам такую челюсть приправил, один шик! Жуй себе в удовольствие… А Вербицкий все врет! — неожиданно разозлился Зубахин. — По-дружески ему челюсть вставил со скидкой, а он теперь слухи распускает зловредные, вроде рот у него не закрывается. Не закрывается!.. Так ведь потому, что известный зубоскал. Делай после этого людям одолжение!.. — Доктор в возбуждении заходил по кабинету, а Олечка с испугом наблюдала за ним.
— Ну-с, приступим, — вновь возвращаясь к креслу сказал он. — Откройте ротик. Шире… шире… Так… Ай-яй-яй! Да-а… — Доктор сокрушенно покачал головой. — Запустили вы свой ротик, девушка, запустили. Тут, конечно, разные методы можно применить.
Зубахин напустил на себя важный вид и принялся распространяться относительно различных методов лечения, пересыпая свою речь непонятными латинскими словами. — Скажите, вы средства при себе имеете? — как бы между прочим поинтересовался он. Узнав, что у Олечки только пятьдесят рублей, доктор не стал больше показывать свою эрудицию.
— Знаете, мой вам совет — рвать! — убежденно сказал он. — Да, да, рвать, потому как вам же дешевле выйдет, и я тороплюсь, знаете, все же без выходных работаю!..
— Я боюсь рвать, — жалобно простонала Олечка.
— Ну, пустое, — успокоил ее доктор, — волков бояться — в лес не ходить.
Он как-то сразу заторопился, быстро сделал укол и вышел из комнаты. Укол начал действовать: У Олечки деревенело небо и стыли ноги, так как в комнате было прохладно.
Зубахин вскоре вернулся и принялся перебирать на столике инструменты. Выбрав нужные щипцы, он подавил слабое сопротивление своей пациентки и долго примерялся к зубу, оттопыривая руку. Затем, выбрав момент, он резко отдернул руку, сказал:
— Опля! — и… сломал зуб.
— Ну что ж, — невозмутимо констатировал он, — медицине известны такие случаи. Придется повторить.
С этой минуты для Олечки начались адовы муки. Зубахин блестел перед ее глазами никелем инструментов, заходил то справа, то слева, так раскрывал ей рот, что казалось, сам собирался залезать туда, и, не переставая, ковырял, долбил, распиливал ей десну.
Действие укола давно кончилось, и от боли Оленька почти теряла сознание. Доктор сделал еще один укол. Он заметно стал нервничать.