Утренняя заря

Ницше Фридрих Вильгельм

231

Наружная примета героизма. Броситься в гущу врагов может быть признаком трусости.

232

Снисходительный к льстецам. Последняя мудрость ненасытно честолюбивого человека – не показывать своего презрения к людям, которое внушается ему видом льстецов, но показывать себя милостивым к ним, как Бог, который не может быть иначе, как милостивым.

233

«Характер». «Что я сказал, то и сделаю», – это считается признаком «характера».

Как много поступков совершается не потому, что они выбраны были разумно, а потому что пришли они нам в голову, раздражают наше честолюбие и нашу гордость, так что мы слепо приводим их в исполнение! От этого в нас самих является вера в наш характер, в нашу добрую волю, а следовательно, и в нашу силу, а выбор возможного разумного поддерживает в нас сомнение в нас самих и чувство слабости.

234

Полная правда. Люди часто лгут невыразимым образом, но они не думают об этом и, в общем, не верят в это.

235

Шутка знатока людей. Он думает, будто он знает меня и чувствует себя тонким и умным, если он обращается со мной так-то и так-то; я стараюсь не разочаровывать его. Я должен вознаградить его, так как он расположен ко мне за то, что я даю ему чувство превосходства знания. Вот другой: он боится, что я воображаю себе, что я его знаю, и выглядит от этого принужденно: он ведет себя странно и неопределенно и старается ввести меня в заблуждение относительно себя, чтобы таким образом стать выше меня.

236

Губители мира. Этому ничего не удается, и он, наконец, в нетерпении кричит: «Хоть бы погиб весь мир». Это страшное чувство – верх зависти, которая делает такое умозаключение: так как я не могу ничего иметь, то пусть весь мир ничего не имеет! Пусть весь мир превратится в ничто!

237

Греческий идеал. Чему удивлялись греки в Одиссее? Прежде всего, способности ко лжи и к хитрому и страшному возмездию, способности применяться к обстоятельствам: если надобно – казаться благороднее самых благородных; способности быть всем, чем хочешь; геройской стойкости, уменью пользоваться всеми средствами, – все это – греческий идеал! Самое удивительное здесь то, что не чувствуется противоречие «казаться» и «быть», а следовательно, не может быть и речи о безнравственном. Были ли еще когда-нибудь такие актеры!

238

Facta! Да! Facta ficta! Историку приходится иметь дело не с тем, что действительно было, а только с событиями предполагаемыми, так как только эти последние имели последствия. И точно так же только с воображаемыми героями. Его тема, так называемая всемирная история, представляет собой мнения о воображаемых действиях и о предполагаемых мотивах, которые снова подают повод к мнениям и действиям, реальность которых тотчас опять испаряется и действует только как дым… Историки рассказывают о вещах, которые никогда не существовали, разве только в воображении.

239

Не уметь торговать – почетно. Продать свою добродетель по возможно высокой цене или даже пустить ее на проценты в качестве учителя, чиновника, художника – все равно что сделать из гения и таланта – лавочника.

240

Страх

и любовь. Страх развивал ум людей больше, чем любовь, потому что страх хочет разгадать, что представляет из себя такой-то человек, что он может, чего он хочет: обмануться в этом было бы опасно и вредно! Наоборот, любовь имеет тайное побуждение видеть в другом столько хорошего, сколько возможно, или ставить его так высоко, как возможно; обмануться в этом было бы приятно и выгодно – любовь так и делает.

241

Добродушные. Добродушные получили такой свой характер от постоянного страха, который имели их предки перед иноземным нападением: они сдерживали себя, унижались, просили прощения, преклонялись, льстили, смирялись, гнулись перед сильным, скрывая свое неудовольствие и досаду на него и стараясь быть веселыми и спокойными. И весь этот слабый и наигранный механизм они передали по наследству детям и внукам. Эти последние хотя и освободились от постоянного страха, но тем не менее постоянно играют на своем инструменте.

242

Так называемая душа. Сумма внутренних движений, которым легко и с удовольствием подчиняется человек, называется душой; человек считается бездушным, если при этих внутренних движениях в нем замечается равнодушие и жесткость.

243

Забывчивые. Во вспышках страсти и в грезах сна и помешательства человек представляет доисторическую эпоху свою и человечества – животное состояние с его дикими гримасами; его воспоминание переносится далеко назад, между тем как его цивилизованное состояние развивается из забвения этих первобытных состояний, следовательно, из ослабления этого воспоминания.

Кто забывчив и всегда далек от этих состояний, тот не знает людей, но выгодно для всех, чтобы и здесь и там встречались такие индивидуумы, которые произошли из божественного семени и рождены разумом.

244

Нежелательный друг. Человека, надежд которого нельзя удовлетворить, лучше иметь врагом, чем другом.

245

Из общества мыслителей. Среди океана становления (Werdens) просыпаемся мы на маленьком островке, который не больше лодки, мы, искатели приключений, перелетные птицы, и озираемся кругом так поспешно и так жадно, как только можно, потому что может налететь ветер или набежать волна на этот островок, и от нас не останется ничего! Но здесь, на этом маленьком пространстве, мы встречаемся с другими перелетными птицами, слышим о птицах, бывших нашими предшественниками, – и так живем мы одну драгоценную минуту познания, среди веселого хлопанья крыльями и чириканья друг с другом – и снова летим на океан искать приключений, в душе не менее гордые, чем он сам.

246

Отрекаться. Отдать что-нибудь из своей собственности, потерять свое право приятно, так как это указывает на большое богатство. Таково великодушие!

247

Слабые секты. Секты, которые чувствуют себя слабыми, охотятся на отдельных интеллигентных приверженцев и хотят качеством пополнить то, что они теряют количеством. В этом заключается немалая опасность для интеллигентных.