Утренняя звезда
Шрифт:
– Входи в кухню, Ева, там тепло.
– Господи, я вся мокрая, хоть выжми!
– Ну понятно, в такой-то дождь!
– Джонни-Бой еще не приходил?
– спросила Ева.
– Нет! Да ты о нем не беспокойся. Снимай скорее башмаки. Ведь так немудрено и насмерть простудиться.
– Она задумалась. Да, это что-то насчет партии или Джонни-Боя. А знает ли Евин отец, как она относится к Джонни-Бою, вот что любопытно.
– Милая, не надо бы тебе выходить из дому в такую погоду.
– Я не могла остаться, тетя Сю.
Она повела Еву в кухню.
– Снимай башмаки да садись поближе к огню.
– Тетя Сю, мне нужно вам кое-что сказать...
У
– Что, милая?
– Шериф был у нас сегодня вечером. Заходил к отцу.
– Да?
– Он откуда-то узнал про завтрашнее собрание.
– Что-нибудь насчет Джонни-Боя, Ева?
– Да нет же, тетя Сю! Про него я ни слова не слышала. А вы видели его вечером?
– Он еще не приходил ужинать.
– Где он может быть?
– Бог его знает, деточка.
– Нужно известить товарищей, что собрание не состоится, - сказала Ева.
– Шериф поставил своих людей возле нашего дома. Я старалась пройти сюда так, чтобы они не заметили.
– Ева!
– Что?
– Я уже старуха, ты должна мне сказать всю правду.
– Что вы, тетя Сю?
– Ты меня не обманываешь?
– Обманываю?
– Насчет Джонни-Боя?
– Господи, да нет же, тетя Сю!
– Если что-нибудь неладно, лучше скажи мне, детка. Я это могу вынести.
Она стояла возле гладильной доски, как всегда спокойно сложив руки на животе, и смотрела, как Ева стаскивает промокшие насквозь башмаки. Она знала, что Джонни-Бой уже потерян для нее; она предчувствовала ту боль, которая придет, когда она узнает это наверно; она знала, что должна собрать все свое мужество и перенести это. Как человек, которого подхватило течение, она чувствовала, что вода уносит ее против воли, но ничего нельзя сделать, и нужно терпеть до конца.
– Джонни-Бой тут ни при чем, тетя Сю, - сказала Ева.
– Только надо же что-нибудь делать, не то все мы попадем в беду.
– Откуда шериф пронюхал насчет собрания?
– Вот это отец и хочет знать.
– Нашелся какой-то иуда.
– Похоже на то.
– По-моему, это кто-нибудь из новеньких, - сказала она.
– Почем знать, - сказала Ева.
– Послушай, Ева, тебе нужно бы посидеть здесь и обсушиться, а все-таки лучше ступай домой и скажи твоему папе, что Джонни нет дома и я не знаю, когда он придет. Кто-нибудь должен сказать товарищам, чтобы они держались пока подальше от вашего дома.
Она стояла спиной к окну, глядя в широко раскрытые голубые глаза Евы. Бедная девочка! Тащиться назад по такой грязи! Хоть ей и было жаль Еву, она ни на минуту не подумала, что этого можно было бы не делать. Ева женщина, ее никто не заподозрит, ей и придется идти. Возвращаться домой под холодным дождем было для Евы так же естественно, как для нее гладить круглые сутки, а для Сэга - сидеть в тюрьме. Как раз в эту минуту Джонни-Бой там, в этих темных полях, и старается пробраться к дому. Не дай, господи, чтобы они его сегодня поймали! Чувства ее раздваивались. Она любила сына и из любви к нему полюбила его дело. Джонни-Бой был всего счастливее, когда работал для партии, а она любила его и хотела ему счастья. Она нахмурилась, пытаясь собрать воедино противоречивые чувства: запретить это Джонни-Бою - значило признать, что дело, которое он делал много лет, было ненужно; а если не помочь ему, его непременно схватят рано или поздно, как схватили Сэга. Она почувствовала растерянность, словно в темноте неожиданно наткнулась на глухую стену. Но там, под дождем, были люди, черные и белые, которых она знала всю свою жизнь. Эти люди доверяли Джонни-Бою, любили его и ценили как человека и вожака. Да, его теперь нельзя останавливать, он должен идти вперед... Она посмотрела на Еву, та плакала и натягивала башмаки непослушными пальцами.
– Что это с тобой, детка?
– Вы потеряли Сэга, а теперь посылаете Джонни...
– Так надо, милая.
Она была рада, что могла это сказать. Ева верила в черных, и ни за что на свете мать не выдала бы перед ней своей слабости. Доверие и сочувствие Евы впервые приобщали ее ко всему человечеству; любовь Евы была для нее прибежищем от позора и унижения. Если в начале жизни белая глыба сталкивала ее с земли, то в конце жизни любовь Евы влекла ее обратно к земле, словно сигнальный огонь за окном, прорезавший тьму. Она услышала рыдания Евы.
– Полно, милая!
– Мои братья тоже в тюрьме! Мама каждый день плачет...
– Я знаю, милая.
Она помогла Еве надеть пальто: ее пальцы коснулись худеньких плеч девушки. Не ест досыта, подумала она. Она обняла Еву за талию и притянула к себе.
– Ну-ну, перестань плакать.
– Н-не могу...
– Все еще уладится, Джонни-Бой вернется.
– Вы думаете?
– Ну, конечно, детка. Конечно, вернется.
Обе они молчали, пока не вышли на крыльцо. Им было слышно, как журчит вода в колеях дороги.
– Так смотрите же, пусть Джонни-Бой скажет товарищам, чтобы они покуда не заходили к нам, - сказала Ева.
– Я ему скажу. Не беспокойся.
– До свидания!
– До свидания!
Прислонившись к дверному косяку, она глядела вслед Еве, которая скрылась за пеленой дождя, и медленно покачивала головой.
2
Она опять стояла у доски и гладила, когда услышала шаги на заднем дворе, чмокающие по грязи; она знала, что это шаги Джонни-Боя, потому что много лет прислушивалась к ним. Но сегодня от дождя и страха ей показалось, что они удаляются, и это она едва могла вынести. Слезы выступили у нее на глазах, и она сморгнула их. Она чувствовала, что "он пришел для того, чтобы она его потеряла: увидеть его теперь значило проститься с ним навсегда. Но она не могла проститься с ним словами: это было у них не в обычае. Они могли целыми днями сидеть в одной комнате и не разговаривать; она была его мать, а он был со сын; большей частью довольно было кивка головой, одного звука, чтобы понять все, что она хотела сказать ему, а он - ей.
Она даже не повернула головы, когда услышала, как он тяжелыми шагами вошел в кухню. Она слышала, как он придвинул стул, сел и, вздохнув, начал стаскивать башмаки; они упали на пол с тяжелым стуком. Скоро в кухне запахло сохнущими носками и трубкой. Мальчик хочет есть! Она перестала гладить и оглянулась на него через плечо: он попыхивал трубкой, откинув голову назад и положив ноги на край плиты; его веки были опущены, от промокшей одежды, нагретой возле огня, шел пар. Господи, мальчик с каждым днем становится все больше похожим на отца. И трубку в зубах держит точно так же, как отец. Любопытно, а ладили бы они с отцом, если бы тот был жив. Уж верно, были бы дружны - они так похожи. Хорошо, если б у нее были еще дети, кроме Сэга, а то Джонни-Бой все один да один. Трудно мужчине, когда нет женщины рядом. Она подумала о Еве; девушка ей нравилась; сердце ее никогда не билось с такой живой радостью, как в ту минуту, когда она узнала, что Ева любит Джонни. Но за Евой стояли холодные белые лица. Если они узнают - это смерть... Она вздрогнула и обернулась, когда трубка Джонни-Боя со стуком упала на пол. Он подобрал ее, застенчиво улыбнулся матери и помотал головой.