Утро дней. Сцены из истории Санкт-Петербурга
Шрифт:
Б л о к. "Мистический анархизм"! А есть еще - телячий восторг. Ничего не произошло, а теленок безумствует. (Выходит из-за сто-ла.) А ведь есть вещи поважнее. Вторую Думу распустили.
И в а н о в. Все вернулось в круги своя?
Б л о к. Теперь уж торжество реакции полное.
И в а н о в. Все, как водится, - аресты, высылки, казни.
Б л о к. Знаешь, я готов обратиться... к царю? К нему уже обращались. К рабочему.
Эй, встань и загорись, и жги! Эй, подними свой верный молот, Чтоб молнией живой расколот Был мрак, где не видать ни зги!.. Как зерна, злую землю рой И к солнцу поднимись. И ведай: За их случайною победой Роится сумрак гробовой.И в а н о в. Милый Саша, ты уже ввязался в полемику с символистами, коих ты лучший представитель. Теперь куда замахнулся? Пророки плохо кончают, о чем напоминает тебе и Андрей Белый.
Б л о к. Ох, еще не то у меня здесь!
И в а н о в. Я верю. Но ты же лирик, тончайший. Почему ты здесь в одиночестве? Тебе лучше быть влюбленным.
Б л о к. Я и влюблен, и люблю. Кроме тех, у меня есть третья - Россия. От нее мне никуда не уйти. Я слышу "Песню Судьбы".
АКТ IV
Сцена 1
Квартира Блока на Галерной. Четыре комнаты, вытянутые вдоль коридора, в конце которой кабинет поэта с той же старинной мебелью, что и на Лахтинской. В небольшой гостиной Любовь Дмитриевна и Волохова усаживаются на диване; Блок, легкий, стремительный, то куда-то исчезает, то почтительно останавливается у двери.
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а. Саша, что ты забегал, как Андрей Белый?
Б л о к. Разве? Впрочем, с кем поведешься, от того и наберешься. ( Уходит.)
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а. После всех баталий в письмах и публично, вплоть до вызова на дуэль, теперь уже со стороны Саши, они съехались в Киеве, приглашенные туда на литературные вечера. Ну и разъехались бы - до новых баталий, нет, Саша, добрая душа, зовет Борю с собой в Петербург, поселяет в "Англетере", в двух шагах от нас. Зачем?
Б л о к (появляясь в дверях). Ночью в гостинице в Киеве Боря заболел. Я сидел у него, мы боялись холеры. Утром пришел врач и никакой холеры не обнаружил. Просто человеку плохо и одиноко. Я и предложил: "Едем вместе в Петербург".
– "А как же Люба?" - с испугом спрашивает. "Все глупости. Едем!" (Уходит.)
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а. Он его пожалел! А меня?
В о л о х о в а. Что же он, Бугаев, не остыл все еще - по отношению к вам?
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а. Ах, Наталья Николаевна! Каков он был, таким и остался - по отношению к Блоку, ко мне. Насколько увлекался нами, любил нас, настолько теперь кипит враждой. А моя историйка с Чулковым, - теперь она всем известна, благодаря его стихотворению "Месяц на ущербе", - лишь подлила масла в огонь, я хочу сказать, в кадильницу Андрея Белого, и, боюсь, он-то с меня спросит, а не муж, который лишь брезгливо поморщился и отвернулся. Правда, смерть отца и грандиозные похороны заслонили все.
В о л о х о в а. Однако это все-таки удивительно.
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а. Это был прекрасный повод для развода, не правда ли? А мы даже не разъехались. Нет, это независимо от вашей истории.
В о л о х о в а. Моей истории?
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а. Здесь две, даже три линии, которые, похоже, совсем нигде не пересекаются. Горько было бы мне потерять его, но мысль о независимости мне ныне дороже всего.
В о л о х о в а. Да, я понимаю вас.
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а. И все же последнее решение, чего бы я ни выкинула, конечно, за ним. Весной я одна уехала в Шахматово - с тайной мыслью очиститься. В кустах, как вечер, пела зорянка. Стояла на балконе, и так близки, так живы были наши поцелуи в такие вечера, а потом, когда мы затихали в моей комнате, зорянка продолжала свою милую, одну и ту же, без конца песню, так громко, под окном. У меня дыхание захватило, когда все это ожило...
В о л о х о в а. Прекрасно! Как я ни дорожу поклонением поэта, я скажу от чистого сердца: "Дай Бог, чтобы эта линия никогда не прерывалась в вашей жизни!"
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а. Да, и он (находит письмо) писал мне: "Ты важна мне и необходима необычайно; точно так же Н.Н.
– конечно, совершенно по-другому. В вас обеих - роковое для меня. Если тебе это больно - ничего, так надо. Свою руководимость и незапятнанность, несмотря ни на что, я знаю, знаю свою ответственность и веселый долг. Хорошо, что вы обе так относитесь друг к другу теперь, как относитесь... и не преуменьшай этого ни для себя, ни для меня. Помни, что ты для меня необходима, я твердо это знаю".
В о л о х о в а ( наклоняясь к письму). Письмо написано не по-русски?
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а. А что?
В о л о х о в а. Звучит местами, как плохой перевод. Что это значит: "Свою руководимость... веселый долг"?
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а. Все свыше идет для него, и даже мы, какие есть, как бы ниспосланны свыше, и он верен нам, помня об ответственности перед тем, что выше нас.
В о л о х о в а. Хорошо. А "веселый долг"?
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а. Это вполне может быть и любовь. В ней для него заключен несомненно и долг. Но вообще это его призвание.
В о л о х о в а. Веселый долг?
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а. Долг - это что-то тяжелое, трудное, да? Но это может быть и нечто освободительное. Творчество - это его долг. А творить, если к тому расположен, подвигнут, весело, пусть даже здесь и мука, и спад неминуемый сил, до смерти.
В о л о х о в а ( поднимаясь). Да, понимаю. Это, как у Пушкина: "Есть упоение в бою..."