Утро дней. Сцены из истории Санкт-Петербурга

Киле Петр

А л е к с е й. Ефросиньюшка! Ты-то что меня терзаешь?

Е в ф р о с и н ь я. Государь царевич, здесь же все яснее ясного сказано. Толстой тебя пугает, царь прощает.

А л е к с е й. Возвратиться к отцу опасно. Что он скажет, как узнает, что я писал письма сенаторам и архиереям? Начнется розыск и полетят головы, и моя тоже.

Е в ф р о с и н ь я. Опасно и здесь оставаться. От царя не спрячешься.

А л е к с е й. Император не защитит, поеду в Рим.

Е в ф р о с и н ь я. К папе римскому? Да ведь ты православный. Изменишь и вере?

А л е к с е й. Ефросиньюшка, ты вроде поумнела, как брюхата стала. Возвратиться? Лишь бы отец простил, а я отрекусь от наследства в пользу младшего брата, женюсь на тебе, и мы заживем в моих деревнях тихо и мирно, как в замке в горах.

Е в ф р о с и н ь я. Справься у отца прежде, позволит он жениться тебе на мне. Это все лучше, чем монастырь.

А л е к с е й. Боже! Они идут. Поди к себе, Ефросиньюшка. Не подслушивай. Все узнаешь.

Входят Толстой Петр Андреевич и гвардии капитан Румянцев.

Т о л с т о й. Государь царевич! Только что я получил письмо от его царского величества. Он вспоминает, что, отправившись с великим посольством за границу в конце прошлого века, он непременно желал побывать и в Италии, где я почти что один обучался, но из-за стрелецкого бунта ему пришлось прервать ученье и путешествие по странам Европы и поспешить в Москву. Ныне, побывав весной во Франции впервые, он намерен приехать сюда.

А л е к с е й. Как!

Р у м я н ц е в. Да, это стоит вторжения всей русской армии в цесарские владения.

А л е к с е й. Еже всеконечно ехать к отцу отважиться!

Т о л с т о й. Это будет самым разумным решением, государь царевич. Лишь послушанием и искренним раскаяньем можно избежать худшей беды, когда вина столь велика есть.

А л е к с е й. Господа! Завтра я вам скажу. Завтра. Я вижу, мне предстоит долгая дорога обратно до моего отечества, откуда я бежал, яко изменник.

Толстой и Румянцев выразительно переглядываются и раскланиваются.

Сцена 4

Петергоф. Дворец Монплезир. Май 1718 года. Кабинет-секретарь Макаров и канцлер Головкин Гавриил Иванович.

М а к а р о в ( доставая бумагу из папки). Из Дании пишут, что там весьма обеспокоены возможным началом мирных переговоров между Россией и Швецией на Аландах, что можно счесть благоприятным итогом долгой заграничной поездки его царского величества по странам Европы.

Г о л о в к и н. Даже Англия и Франция, держась стороны Швеции, ныне склонны подталкивать ее к миру, а наши союзники - против.

М а к а р о в. Датский король опасается Карла, что тот, заключив с Россией мир, свои потери в войне пожелает возместить завоеванием Норвегии, входящей в Датское королевство.

Г о л о в к и н. Карл там сейчас и воюет. Дании следовало активнее помогать нам в море, а то мы, поди, одни против Швеции воюем много лет и на море.

М а к а р о в. К счастью, весьма успешно, и теперь мир может быть заключен несомненно на более выгодных для нас условиях, чем после Нарвы или Полтавы. Первый министр Карла барон Герц, видя, что страна разорена военными поборами, опасается уже катастрофы с нею, как и с армией у Полтавы.

Г о л о в к и н. Дай Боже нам наконец мир.

Входят князь Меншиков и тайный советник Толстой.

М е н ш и к о в. Государь еще спит.

М а к а р о в. После обеда спать на корабле его величество особенно любит.

М е н ш и к о в ( Толстому). Что же теперь будет? Алексей оговорил многих и понапрасну. Кто из нас не был любезен с ним, наследником? Брат адмирала Апраксина чуть не поплатился жизнью, фельдмаршал Шереметев слег в Москве; пишет, нога распухла, и опухоль доходит до живота; боюсь, плохи его дела. Я не говорю о Кикине. Он колесован и поделом.

Г о л о в к и н. Не дай, Боже, нам такой конец. Без рук, без ног лежал на колесе, а голову поднимает, точно ищет их, где они.

Т о л с т о й. Затем и головы с бородой лишился. Палач поднял ее и на кол.

М е н ш и к о в. Оговорил даже мать родную. Ну, о чем он думал?

Т о л с т о й. Инокиня лишилась любовника. Глебов посажен на кол. Страх!

М е н ш и к о в. А теперь - из показаний его девки - выходит, что царевич один, даже без Кикина и кого-либо, отдавшись под протекцию цесаря, сидя в крепости, яко пленник, писал письма сенаторам и архиереям, чтобы их подметывали, желая бунт против отца учинить?

Г о л о в к и н. Да в своем ли он уме?

Т о л с т о й. Коли царь простил, так бери всю вину на себя и чистосердечно покайся во всех помышлениях и делах. Не знать отца родного.

М е н ш и к о в. Оговорив других, хотел выйти сухим из воды. Едва все вздохнули свободно, все сызнова.

Г о л о в к и н. А слово царя о прощеньи сына, как?

Т о л с т о й. Милосердие Божье и то не бывает бесконечно. У государей и подавно. Я говорю вообще.

М е н ш и к о в. Вот задача. Думаю, царь оставил нас после докладов и обеда здесь на совет. А что ж мы можем сказать?

Входит царь Петр, к удивлению присутствующих, радостный, с Румянцевым, возведенным в генерал-адъютанты.

П е т р. Господа сенаторы и министры! Поздравляю вас с открытием Аландского конгресса! Генерал-адъютант прибыл с Аландских островов, нам очень известных, с обнадеживающими вестями. Ежели нашу делегацию возглавляет, как вы знаете, генерал-фельдцейхмейстер Брюс, то шведскую на переговорах сам первый министр барон Герц, который озабочен спасением страны от окончательного разорения и упадка. Он готов уступить нам нашу Ингрию с Санкт-Петербургом, Эстляндию и Лифляндию, как должно быть, но странная мысль у него в голове бродит: заключить не просто мир между Россией и Швецией, положив конец долгой войне, а союз - против Дании. Каково?