Утро Судного Дня
Шрифт:
— Щи… — с неподдельной нежностью протянул Грива. — Серега! Мой друг Миша Лотман не будет есть щи. Потому что всё съем я!
— Всё — вряд ли, — возразил Буркин. — Там на триста человек наварено. Весь экипаж плюс десантная группа. Ладно, придумаем что-нибудь для твоего израильтянина.
— Он вообще-то не израильтянин, — уточнил Грива. — Русский американец.
— Это как?
— Или американский русский. Да какая разница! Серега, ты лучше скажи, что у нас дальше?
— Дальше у нас обед, — сказал Буркин. — После обеда у тебя отдых, а у меня — подготовка к рандеву с ледоколом «Иван Беринг». Оттуда ты, вместе со сменным экипажем ледокола, отправишься в Мельбурн, где, опять-таки вместе с нашими моряками, загрузишься на «Беркут»…
— Гражданское «крыло»? — удивился я.
— Есть другие предложения? Хочется полетать на истребителе?
Я покачал головой. Все правильно. Чем меньше внимания, тем лучше.
— «Беркут» доставит тебя и остальных триста восемьдесят пассажиров в Кейптаун, там у него дозаправка. И по удачному совпадению, там сейчас заканчивается презентация нашей военной техники. Так что тебя тихонько снимут с «Беркута» и там же, на поле, пересадят на военный борт, и с роскошным и вполне замотивированным эскортом из тридцати русских «крыльев» ты полетишь на Родину. Завтра утром будешь дома.
— А ты?
— А я останусь на «Севастополе». Дебют у нас вышел отменный. Посмотрим, как сыграется миттельшпиль.
— А мои друзья?
— А твои друзья пока побудут здесь. На «Севастополе» их «триады»
Глава двадцатая
Петергоф. Царская резиденция
Все три часа полета из Кейптауна я проспал. Проснулся, когда колеса «крыла» коснулись посадочной полосы. Глянул на экран и обнаружил, что сели мы не где-нибудь, а в Петергофе. На личном аэродроме Государя.
Пока обслуга пристыковала «рукав», я успел выпить кофе и убрать с физиономии щетину.
Посмотрев в зеркало на бодрую физиономию восемнадцатилетнего юнца, я подумал, что стоит отпустить бородку.
Аэровокзал в Петергофе крохотный, но роскошный. Для важных персон. Монархов, премьер-министров… Даже генерал-майоры крайне редко проходят через его арку. Наверное, я был первым просто майором, вошедшим в это здание не в роли охранника, а в качестве гостя.
А уж встречали меня…
Собственно, встречал меня только один человек. Зато какой! Лично начальник Главного Управления по связям Департамента внешней разведки.
— Здорово, Артём! — сказал он. — Ну ты помолодел!
— Здравия желаю, Ваше высоко…
— Без чинов, Артём! — перебил меня дядя Коля, дружески протягивая руку. — Поехали! Время дорого. Тебя ждут.
Однако! Если меня поторапливает тайный советник, то кто же тогда меня ждет? Неужели Государь?
Маленький «комнатный» электромобиль помчался по галерее, соединяющей дворец с аэропортом.
Несколько минут — и мы на месте.
Охрана дворца была усилена. Более того, великолепные мундиры лейб-гвардии сменили куда менее эффектные, но значительно более эффективные бронекомбинезоны.
Нельзя сказать, что мне это понравилось.
Дядя Коля повел меня в императорское крыло, но до Государева кабинета мы не дошли. Свернули на одну из боковых галерей.
Здесь нас ждал целый взвод лейб-гвардейцев, возглавляемый аж поручиком. Неслабо, учитывая, что чин поручика лейб-гвардии соответствует полковничьим жандармским погонам. Останавливать нас не стали. Караул салютовал и расступился. Двери раздвинулись автоматически.
— Доставил, Андрей Алексеевич! — доложил дядя Коля.
Дед встал. На нем был парадный мундир действительного тайного советника. И смотрелся дед так, что сразу хотелось вытянуться по стойке смирно и рапортовать. Но это был мой дед, так что рапортовать я не стал. Мы обнялись. Потом дед отстранился и с полминуты изучал мою юную физиономию.
— М-да, — изрек он наконец. — Батька твой мне говорил, но как-то не верилось.
— Теперь верится? — спросил я, улыбаясь.
— Теперь верю. И завидую, Тёмка! Как так получилось?
— Есть пара идей, — сказал я. — Как только узнаю точно, непременно с тобой поделюсь.
— Не возражаю. Я тоже не против скинуть годков пятьдесят. Николай, ты можешь быть свободен. Эх, Тёмка! Как я рад, что всё обошлось. Отец твой — просто кремень. Только позавчера я узнал, где ты был.
— Не злись на него, дед, — сказал я. — Батя дал мне слово.
— Ну и что? Ты у меня — единственный внук! Мог бы мне сказать!
— Дед, ну ладно! У тебя и так с сердцем проблемы!
— Уже нет. Оно у меня теперь механическое. Насос. Железяка! Представь: оно не стучит, а урчит! — Дед засмеялся, но тут же оборвал смех и добавил серьезно: — Никогда бы не согласился, но время такое — не до инфарктов. Эх, Тёмка, Тёмка! Знаешь, когда ты родился, мы все думали, что наш мир — незыблем. Даже когда началась вся эта дрянь с «ифритом», всё равно мы верили, что Россия превзойдет любые катаклизмы. Если бы ты знал, Тёмка, из каких топей мы тогда вырвались!
— Дед, я всё знаю. Забыл, где я учился?
Дед посмотрел на меня пристально, потом признал нехотя:
— Да. Ты должен знать. Это меня твоя нынешняя физиономия с толку сбила. Сущий юнец ты с виду, Артём Грива! — Дед захихикал. И вдруг как-то сразу весь подобрался, посерьезнел: — Всё, лирики довольно. Артём, сейчас ты подробно и вдумчиво расскажешь всё, что с тобой произошло. Всю эту безумную историю, в которую ты угодил.
— Ты уж прости меня, дед, но все я рассказать не могу.
— Это еще почему? Боишься, что ли, контракт нарушить? Так ты не бойся. Пусть они себе твой контракт знаешь куда засунут!
— Дед, есть кое-что посерьезнее контракта.
— Если у тебя блок, это не страшно, — заявил дед. — Лучшие наши спецы будут здесь не позже сегодняшнего вечера.
— У меня нет блока, — сказал я. — Это вопрос совести, а не психиатрии. Я дал клятву. И нарушить ее только потому, что внутри Комитета нашлись бесчестные люди, я не могу.
— Кому ты клятву дал? Комитету своему? Так они едва тебя не ухлопали! — проворчал дед.
— Дед, ты не понял. С «Аладдином» я подписал контракт. Сейчас этот контракт можно считать разорванным, но не разглашать внутренние секреты «Аладдина» я клялся на Писании. А это, как ты понимаешь, совсем другое.
Дед выругался. Нелитературно.
— Да, дед, — сказал я. — У них тоже есть психологи. И они, поверь, не зря свой хлеб кушают.
— Выходит, клятва эта тебе дороже, чем Родина? — спросил дед.
Я пожал плечами. Некорректно поставленный вопрос.
— И все-таки ты расскажешь, — сурово произнес дед. — Причем не мне.
— А кому? — насторожился я.
— Мне, — раздалось за моей спиной.
Я обернулся, как ужаленный. И вытянулся стрункой. Государь.
— Ваше Величество!
— Андрей Алексеич, можно тебя попросить оставить нас вдвоем? — произнес Государь.
— Да, Ваше Величество. — Дед слегка поклонился и вышел, успев шепнуть мне на прощание: — Чуть не забыл. Красавица твоя у меня живет. Уже по-русски болтает.
Государь дедово кресло занимать не стал. Сел на диванчик у окна, показал на стул напротив, садись, мол.
Я сел. Своеобразное ощущение — сидеть в присутствии Государя.
— А ты действительно помолодел, Артём Грива, — сказал он.
— Ваше Величество, я не знаю, как так получилось. Если бы знал…
— Есть такое слово — чудо, — сказал Государь.
— Ну не то чтобы чудо. Есть одна фирма в Гонконге…
— Знаю, — перебил меня Государь. — Мне предлагали.
— И — вы?!..
— Я отказался. Мне довольно того, что Богом отпущено.
— Меня-то не спрашивали, Ваше Величество, — смущенно проговорил я. — К сожалению, я не имею права об этом рассказывать. Я поклялся…
— Можешь. Мне — можешь, — Государь улыбнулся.
Эту улыбку я помнил с детства. Именно так он улыбался на гало-портрете в моей детской. В углу — маленький иконостас, на стене напротив окна — Государь. Правда, на том портрете волосы Государя еще не были седыми.
— Мне — можешь, — сказал Государь. И добавил торжественно: — Именем Господа нашего освобождаю тебя от всех клятв, кроме дворянской присяги!
Я склонил голову. Государь — глава нашей Православной церкви. Выше него — только Господь. Его именем Государь всея Руси Александр Четвертый мог это сделать.
— Теперь честь твоя не потерпит урона, если ты захочешь поделиться со мной тем, что знаешь, — уже обычным голосом продолжал Государь. — Если захочешь, — повторил он. — Я тебя не неволю, Артём.
Я чувствовал, что Государь говорит искренне. И еще я знал: Государь предоставил мне выбор, потому что был уверен во мне. В том, что я, принимая решение, буду руководствоваться не собственной выгодой, а интересами моей страны. Так же, впрочем, как любой русский дворянин. Это был высочайший уровень доверия. Я могу промолчать. И никто меня не упрекнет. Никто не скажет: ты должен! Скорее всего, никто, кроме нас двоих, об этом даже не узнает.
Но я-то буду знать. И Государь. За мной останется долг, который мне, скорее всего, никогда не удастся вернуть.
И все-таки я колебался… Слишком много было в моей истории такого, во что очень трудно поверить. Поверит ли мне мой Государь?
Я встал и поклонился. И сказал честно:
— Благодарю, Ваше Величество! Я готов рассказать все, но не знаю, поверите ли вы мне…
— Я постараюсь, — со всей серьезностью произнес Государь.
Я говорил несколько часов. С самого начала. С того дня, когда заглянул в выжженное в бронированной двери отверстие и увидел существо, возникшее ниоткуда.
Это был долгий рассказ. Я рассказывал подробно, особо останавливаясь на том, что считал более важным. Собственные выводы старался свести к минимуму. Только факты. Государь прерывал меня крайне редко. Один раз — распорядившись, чтобы нам принесли поесть, второй — когда я рассказал о нашем разговоре с дядей Колей, случившемся в позапрошлом июле. Когда тайный советник сказал мне: «Государя здесь представляю я». Рассказывая об этом эпизоде, я попросил Государя снисходительно отнестись к словам начальника Управления по связям и не использовать сказанное мной во вред его карьере.
— Не беспокойся, Артём, — ответил Государь. — Я уже освободил его от обязанностей руководителя Управления. Он прекрасно справлялся со своей работой в спокойные времена. Сейчас это ему не под силу. Кроме того, я объединил все структуры, которые занимаются «ифритом» и взаимодействуют с Международным координационным Центром по исследованию «ифрита», в единую систему и попросил твоего деда ее возглавить. Он согласился.
Теперь мне стало понятно, почему дед теперь обитает здесь, во дворце, а не в своем уютном доме. И почему меня встречал дядя Коля. Дед снова взял его к себе.
Впрочем, это было не важно.
Я продолжил свой рассказ. Когда я дошел до моего путешествия в прошлое, Государь прервал меня в третий раз.
— Ты уверен, что это было на самом деле? — спросил он.
Я кивнул.
— Продолжай, — разрешил Государь, и я продолжил.
Кое о чем я умолчал. О том, что, по-моему, касалось только меня и Даши.
И о том, кто помог мне бежать с базы «Аладдина». Не то чтобы я не доверял Госудрю… Но я слишком хорошо знал технические возможности моих бывших коллег. И помнил, как мой аладдиновский браслет-коммуникатор игнорировал самые продвинутые русские «глушилки». Вот почему я умолчал об Ирландце и Хокусае. Я сказал, что бежал сам. Повинуясь некоему мистическому импульсу. Зато причину появления «открытого коридора» скрывать не стал. И разговор специального координатора Лю и доктора Сяня передал полностью. Заодно упомянув о своем чудесном умении понимать чужие языки.
Китайские происки Императора не удивили. Надо полагать, его удивило бы их отсутствие. А вот то, что я стал универсальным полиглотом, его заинтересовало. Он даже устроил мне маленькую проверку. Вызвал одного из своих лейб-гвардейцев, хакаса по происхождению, и попросил меня поговорить с ним на его языке. Как и раньше, мой дар заработал не сразу. Сначала я выслушал довольно длинный монолог по-хакасски, а потом — старинную воинскую песню, примерно на середине которой и «включился» мой переводчик.
Государь ушел, когда за окнами уже светало. «До завтра, Артём», — сказал он на прощание. «До завтра, Ваше Величество», — ответил я.
Но завтрашняя встреча не состоялась. В мире произошли события, которые оказались важнее нашей встречи.
Об этом я узнал позже. А тогда принял сообщение о том, что Государь занят и не может дать мне аудиенцию, совершенно спокойно. И решил использовать это время, чтобы дать себе маленькую передышку. Выспаться, побыть в кругу семьи…
Глава двадцать первая
Вечер в кругу семьи
Они сидели втроем в дедовых палатах и мирно беседовали. Вернее, беседовали дед с внуком, а Даша тихонько сидела на диванчике, поджав ноги. Она так и не привыкла к современной мебели.
— Чудесно поет твоя жена, — сказал дед. — Надо ее записать и пустить по гало. Это будет фурор. Поверь мне. Я в этом разбираюсь.
— Ты во всем разбираешься, дед, — с легким раздражением произнес Артём. — Мне не нравится эта идея.
Даша смотрела на них с удовольствием. Они оба были настоящие, дед и внук. Такие разные внешне — и такие похожие внутри. И оба светились.
Даша переменила позу, потянулась, вытянула ногу, растопырила пальчики…
Дед и внук посмотрели на нее одинаковыми взглядами. В этих взглядах было мужское желание и восхищение… У деда — больше желания. У внука — восхищения. Но от его взгляда у Даши сладко заныло внизу живота.
— Что такое — гало? — спросила Даша.
Дед успел первым. Он всегда успевал первым, если это касалось разговора.
— Гало — это великая сила, повелевающая желаниями и чувствами людей! — с пафосом произнес он. Но глаза его при этом косили на Дашину голую ножку. — Ты говоришь с миллионами. И они отвечают тебе, если ты умеешь их слышать.
— А я умею? — спросила Даша.
— Научишься!
— Дед, не дури ей голову! — вмешался Артём. — Гало — это просто объемная картинка, размноженная на много-много экранов. С технической точки зрения…
— Ага! С технической стороны флейта — это палка с дырками! — перебил его дед. — Ты слышал, как Даша играет на флейте?
— Слышал. Замечательно играет. Ну и что? Она взяла ее в руки три дня назад. Да ее никто слушать не будет! А профессионалы просто зашугают. Это же клан, дед! Туда не пускают чужих!
— Я им зашугаю! — Грива-самый-старший грозно нахмурил брови. — Да как только они узнают, что это моя невестка, они ее в елее утопят!
— Этого еще не хватало! Дед! Зачем это нам? Мне и ей?
— Дурак! — сказал действительный тайный советник. — Ты не знаешь, что такое слава. А я знаю. Если она станет великой певицей, а она ею станет, ты уж мне поверь, ее твои аладдиновские дружки пальцем тронуть не посмеют. Да их народ на части порвет.
— Господи! — пробормотал Грива. — Почти премьер-министр — и романтический идеалист.
— Ты у нас реалист! — рявкнул дед. — Знаешь, что Государь про тебя сказал?
— Ну? — Грива даже привстал.
— Он сказал: «У твоего внука, Андрей Алексеич, глаза святого и руки убийцы. Я думаю: уж не карающая ли Десница Господа явилась к нам в облике твоего внука?»
Дед фыркнул.
— Уж не знаю, что ты там наплел… Виноват, наговорил Государю, но уж точно не о законах физики вы беседовали.
— Почему ты мне раньше это не сказал о словах Государя? — воскликнул Артём.
— Потому! — Грива-самый-старший нахмурил брови. — Вот что, «карающая десница», завтра я вызову сюда съемочную бригаду с первого канала. И Даша споет. И завтра же ее покажут по росгало. В новостях. В самое лучшее время. И я тебе чем угодно клянусь: наш народ ее примет! Да он в нее влюбится с первого взгляда. Дашенька, ты согласна?
Даша посмотрела на Артёма.
Тот молчал. И не подал ей никакого знака: предоставил решать самой.
Артём чувствовал: дед прав. Даша действительно произведет фурор. Но Артёму было страшно. Ему казалось: сейчас не время для всего этого. Сейчас, когда планета — на грани мировой войны. А народ… Чихать хотел Червь-Дракон, господин Ю на мнение народа. Даже своего собственного, не то что — мировой общественности.
«Он чего-то боится, — подумала Даша. — Но не знает — чего… или — кого?»
Даша перевела взгляд с Артёма на деда. Глаза деда горели. Он больше не испытывал желания, глядя на Дашу. Он был уже в «завтра». Он был — как юный охотник, чье копье сейчас воткнется в полосатый бок зебры. Он — весь в этом броске, в этом копье. Зебра еще бежит, но для охотника она уже мертва. Она уже с гордостью брошена к ногам женщин…