Утро

Кнорре Федор Федорович

Сережа пожал руку повыше кисти и повторил все, что говорил уже деду относительно посылки.

Девочка принесла к рукомойнику чайник с теплой водой и, погромыхивая от нетерпения медным краником, повторяла:

– Давай, дядя Вася! Тепленькой, тепленькой, умываться давай!

– Ой, погоди, Тонька, - отмахнулся Вася и снова обратился к Сереже. Вы, значит, с парохода? А я еду, с горки видно - пароход стоит, "Некрасов" как будто? И так мне и подумалось, что на этот раз нам что-то будет...
– Он все время дружелюбно и вопросительно смотрел

на Сережу и наконец спросил: А сама она... Ирина то есть... передать... или записочку какую-нибудь? Нету этого?

Против своего желания Сережа почувствовал вдруг, что записочка действительно обязательно должна была бы быть. Как бы ни относился он к этому Сушкину, а записочку она должна была написать. К своему изумлению, он почувствовал, что ему не хватает сейчас этой записочки, что еще немножко и он, Сережа, просто-напросто покраснеет от того, что нет у него никакой записочки.

– Знаете, - неловко проговорил он.
– Так это все второпях получилось, можно сказать случайно. Наверное, она не успела... А так просила большой привет передать всем и, главное, вот посылку.

– За эту скрипку у нас будет большой разговор, - вмешался дед.
– Очень большой будет!

– А что, плохая?
– рассеянно дотрагиваясь до скрипки и думая о чем-то совсем другом, сказал Вася.

– Красавица!
– сказал дед.
– Лебедь! Но одобрить никак не могу. Ты скажи, сколько дал? Неужели больше, чем полтораста?

– Вот еще очки примеряйте, - сказал Вася и повернулся опять к Сереже.
– Так как же она там живет? Учится?

– Все, по-моему, нормально.

– Ага, вот и программы мои заочные, долгожданные, - стараясь говорить как можно оживленнее, сказал Сушкин. Он разложил их перед собой на столе, поднял брови и сухо повторил: - Вот, значит, и программы.
– И отложил их в сторону.

– Что там с программами?
– быстро спросил Сережа.

– Нет, все нормально... Наверное, недоразумение вышло. Это прошлогодние, первого курса, которые она мне в прошлом году привозила. Да это не беда, мне из института вышлют.

– Вот очки, я понимаю, - самодовольно говорил в это время дед.
– Очки вещь рабочая, необходимая. Да что ты стоишь разговариваешь? Ты беги скорей на пароход, еще повидать успеешь.

Вася быстро, вопросительно посмотрел на Сережу и опять поднял брови:

– Разве она на "Некрасове" сама?

И Сережа почувствовал снова, что еще немножко - и он покраснеет.

– Ну, конечно же. Только работа, знаете. Срочное что-то там у них... Вот меня и попросила.

– На машине моей мы в минуту там будем, - начиная снова волноваться, в нерешительности заговорил Вася.
– Поехать, что ли?.. Тоня, у тебя там горячая, ну-ка слей на руки.

Наклонившись над умывальником, он стал умываться. Сначала торопливо, потом все медленней. Потом, не оборачиваясь, спросил:

– А вы на пароходе плаваете или пассажиром?

– Я в порту работаю, на ремонте теплоходов, - угрюмо от неловкости

буркнул Сережа.
– А сейчас в виде пассажира, что ли...

– Да что ты там размываешься?
– в нетерпении понукал дед.
– Небось она и так тебе рада будет, хоть и с немытой рожей.

– Ну, еще бы, - сказал Вася и, совсем перестав торопиться, во второй раз начал медленно намыливать лицо.
– Знаете что, товарищ, вы меня не дожидайтесь, а то опоздаете еще на пароход. Спасибо за передачу. Вы не ждите, я, пожалуй, не пойду.

– Отчего же не пойти?
– сумрачно сказал Сережа.
– Вы пойдите.

– Раз она занята, чего же мешаться? Работа.

– Работа...
– глядя в сторону, пожал плечами Сережа.
– Не такая же все-таки работа. Может, освободилась уже.

– Давай, давай, - торопил дед, сам топчась на месте от нетерпения.

– Дедушка, - тихо сказал Вася, - вы в эти дела не мешайтесь. Это лишнее. Вы не дожидайтесь меня, товарищ, до свидания.
– Вася кивнул издали, не отходя от рукомойника, тщательно вытирая каждый палец, делая вид, что руки у него заняты полотенцем.

– Ну, как хотите, - сказал Сережа.

– Да уж так...
– подтвердил Вася и вдруг, скомкав полотенце, высвободил руку и протянул ее Сереже.

Проходя через сени, Сережа слышал позади себя приглушенный, отчаянно торопливый шепот деда:

– Вась, а Вась, да что ты, Вася! Ты иди, Вася, с чего это ты вдруг, брат?..

В середине дня, когда солнце припекло так, что в каютах стало душно и даже на палубе в тени почти не осталось прохлады, пароход подошел принять груз с маленькой пристани, где обычно не останавливался.

Местечко было совсем деревенское. Чуть отойти в сторону от пристани и не видишь ничего, кроме зеленого луга, кустов, рассохшихся мосточков, около которых, макая в воду веревку, лениво клюет носом лодка да утки плавают в заливчике.

С парохода молодежь побежала купаться. Парни, отбежав шагов сто, торопливо стаскивали через голову рубахи и с разбегу бултыхались, сверкая белыми спинами, в воду.

Девушки побежали немного подальше, до чащи кустов, и через минуту вышли оттуда, скользя и оступаясь на глинистой прибрежной земле, а на кустах остались светлые пятна наброшенных на ветви платьев.

Сережа, отплыв от берега, обернулся и увидел Ирину. На ней был выгоревший купальный костюм, бывший когда-то синим или голубым, а теперь от солнца сделавшийся почти белым. Она шла, балансируя руками и осторожно ступая босыми ногами по скользкой земле, вступила в воду и засмеялась, передернув плечами от ее первого прохладного прикосновения.

Сережа никогда не видел ее такой красивой и так нарядно одетой, как в этом выгоревшем костюме... Позабыв работать руками, он глубоко окунулся с головой и, глотнув воды, вынырнул на поверхность, отплевываясь. Ирины уже не было на берегу, но он продолжал видеть ее с такой ясностью, как если бы у него в мозгу остался фотографический отпечаток.